Лысая гора, или Я буду любить тебя вечно
Шрифт:
Он воспользовался вашей наивностью и глупостью. Да-с, барышня, именно глупостью! Это ваша глупость, а не благородство заставляет вас выгораживать его, это из-за нее вам грозит виселица. Сейчас в этой игре на кон поставлена ваша жизнь, другой у вас не будет! Подумайте своей чудной головонькой: вам, значит, виселица, а ему – все удовольствия жизни и безнаказанность за свои преступления? Пишите, барышня, пишите и не злите меня, а то я передумаю. Зачем мне эти хлопоты? – и он страдальчески вскинул глаза на серый потолок камеры.
– Господин Брюквин! Только что вы сами признали меня невиновной в совершении этих чудовищных
Я не убивала своих родных, я не хочу умирать на виселице, я люблю жизнь и понимаю, что другой у меня не будет, но ни за что не соглашусь оговорить другого человека.
Не знаю, кто убил моих родных. Если Миша, то пусть суд определит его вину и покарает на основании настоящих доказательств, а не выдуманных!
Он скрылся? Да, он не герой, он слабый человек, но оговаривать его я не стану!
Если вы поможете мне избежать виселицы – буду вам благодарна всю оставшуюся жизнь! Вы ведь знаете, что я невиновна! Неужели совесть позволит вам смириться с убийством невиновного человека?!
Смеетесь надо мной? Какой же вы тогда слуга закона и справедливости? Вы преступник и подлец, сами должны предстать перед судом, если не земным, то небесным!
Открылась дверь камеры, показалось бледное лицо надзирателя. Он умоляюще взглянул на Анику, а потом обратился к Брюквину:
– Прошу прощения… Господин следователь! Прибыл начальник тюрьмы и конвой для этапирования осужденной в Лысогорский форт.
– Оставьте свои высокие призывы на будущее, если оно у вас будет! Не теряйте времени – истекают последние минуты вашей жизни. – Брюквин был холоден и деловит. Сердце Аники оборвалось в пропасть. – Последний раз спрашиваю: будете писать, чтобы избежать виселицы? В противном случае вы сегодня умрете! Да или нет? – Брюквин был крайне раздражен.
– Нет, – это слово вырвалось само собой, хотя внутри у нее все кричало: «Да! Все что угодно, но только не смерть!»
Брюквин усмехнулся:
– Вы сами сделали выбор, барышня, и вините только себя. Надзиратель! Осужденная Мозенз в вашем распоряжении для этапирования на место казни. Прощайте, барышня! Если придется еще свидеться, то, думаю, тогда вы будете более покладистой!
«Странные слова на прощанье. Он надеется еще увидеться со мной?! – в отчаянии подумала Аника. – Где и как? Почему он ушел, ведь он знает, что я невиновна! Он должен не допустить казнь! Я хочу жить, дышать, любить и быть любимой! Я не хочу умирать! Помоги мне, Господи!»
Виселица была установлена на западном бастионе форта. Стояла глухая ночь, и в небе купались звезды – обиталища бессмертных душ, покинувших бренную оболочку. Казнь была обставлена просто и буднично. Даже когда Анике на голову накинули черный мешок, ее не покидало ощущение, что это какое-то театральное представление, не верилось, что через мгновение она – молодая, красивая, девственно чистая – навсегда исчезнет из этого мира. Будут расти деревья, стоять дома, город будет жить своей обычной жизнью – только ее не будет.
Неожиданно она вспомнила рассказы преподавателя истории, большого почитателя египетской старины, о Долине мертвых, о последних убежищах почивших фараонов –
«Вспомни мое имя, и я обрету вторую жизнь!»
Пол провалился под ногами. Пронзительная, мучительная боль, парализовавшая тело, длилась вечность. Веревкой раздавлена гортань, легкие готовы лопнуть от недостатка воздуха. Голова начинает расти и превращается в новенький кожаный мяч, в который усердно накачивают темную красную жидкость. Но надетые не бедную головушку железные обручи не дают ей расти. Их прибивают множеством гвоздей, и каждый удар отдается нестерпимой болью. Сердце неумолимо сжимают кузнечные тиски, а оно все не дается, колотясь с отчаянием обреченного, и вдруг превращается в стеклянный флакон, который разлетается на мелкие осколки под усилиями проклятых тисков. Лопается мяч, не справившись с обручами, и она летит в темный длинный туннель, из которого не видно выхода.
Врач убрал стетоскоп и констатировал:
– Наконец отмучилась, бедолага. Больше пяти минут – подобные случаи редкостны, даже уникальны. Все-таки это ужасное зрелище, господа! Особенно когда такая юная… Да-с. Занесите в протокол – смерть наступила в пять минут после полуночи.
У жандармского поручика, начальника конвоя для сопровождения смертницы, с хорошим послужным списком, подозрительно блестели глаза. Он решил напиться той ночью до поросячьего визга. Поручик станет проделывать это с завидным упорством и в последующие ночи, ибо сон покинет его, но облегчения он не будет получать. Некий женский образ, со временем все больше теряющий черты конкретного человека, будет преследовать его в снах и даже наяву. Пьяным он будет врываться в бордели, выискивая проституток с коротко остриженными волосами, на коленях просить у них прощения и щедро наделять деньгами. У «жриц любви» с улицы красных фонарей даже возникнет мода стричься очень коротко.
2
– Господин унтер-офицер! Рядовой Прохоренко третьей пулеметной роты гарнизонной службы принял пост номер пять! – хмуро отрапортовал курносый низкорослый солдатик в длинной шинели, которая, казалось, полами мела землю.
– Что ты, братец, невесел, отчего нос свой повесил? – с издевкой спросил высокий статный разводящий, и два сопровождавших его солдата искривили губы в угодливых улыбочках. – Мертвяка испужался, што ли? Так они дохлые, ни на што не годные. Тем более баба! Чего молчишь?
– Никак нет, господин унтер-офицер! Не испугался я, захворал, – постарался бодро ответить солдатик, но это ему плохо удалось.
– Завтра, как караул сдашь, пойдешь к лекарю. Он тебе клистир и касторку пропишет, неделю из сортира не будешь вылезать. – Все трое расхохотались – один зло, а двое подобострастно. – Если снова, как в прошлый раз, зря тревогу подымешь, тебе уже никакой лекарь не поможет.
Все снова заржали, а унтер сунул кулак солдатику под нос.
– Вспомни наставления гарнизонной службы, которые гласят, чтобы на шорохи, шумы всякие внимания не обращать, ибо все это происки ветра, а службу нести зорко и бдительно.