Лысый остров
Шрифт:
— Оставь его мне. Ты уйдёшь, я буду гладить и целовать его, ведь он сделан твоими руками.
И тогда я подумал, что надо возвращаться.
Ещё помню два случайно подслушанных разговора. Первый — Хоты с молодым Вождём.
— Хота, — сказал Вождь сурово, хотя годился ему в сыновья. — Зачем ты хочешь, чтобы люди видели тебя слепым? Зачем ты притворяешься менее зрячим, чем ты есть?
— О чём ты, мой Вождь?
— Ты знаешь, не лукавь. Твоя дочь и чужеземец.
Хота долго
— Мы не властны в своем сердце, мой Вождь. Даже ты, даже я. Что уж говорить о юной девушке, души которой впервые коснулась любовь. Разве я своей властью отца или ты властью закона сможем остановить движение Солнца или ветра? Никогда. Их сердца, как Солнце, как ветер. С самого начала я видел, что происходит, но только и смог, что наблюдать за движением.
— Но он из другой земли! Он, может быть, даже из крысиного народа!
— Чужеземец говорит, что крысиного народа давно не существует. Боги наказали их за злость, и они вымерли. Их теперь даже никто не помнит.
— Радостная весть, но всё-таки… — голос Вождя смягчился, — Зое — красавица, она может найти себе лучшего мужа среди своего народа, зачем ей чужеземец?
— Зачем ночь сменяется днём, а день ночью? Ты задаёшь не те вопросы, Вождь. Скажи лучше: что мне делать, если он уйдёт и заберёт с собой мою единственную дочь? Как я буду жить один?
Вождь помолчал, а потом сказал, и его голос был похож на голос размечтавшегося мальчишки:
— А как было бы хорошо, если бы Зое полюбила Киро!
Киро! Это имя прозвучало, как выстрел.
С тех пор, как я окончательно поправился и красавец-ведун перестал ежедневно навещать меня, я успел (на фоне своего счастья от первой взаимной любви) забыть о нём. Мы встречались иногда в Городе, улыбались, прикладывали правую ладонь к сердцу в знак уважения; изредка он спрашивал, как я себя чувствую, не гнетут ли меня злые духи. Но всё это время я был так по-детски счастлив с Зое, что совсем не думал о том, что может связывать её и Киро. Но вот Вождь упомянул его имя, я вспомнил глаза, какими Киро смотрел на Зое, и как однажды Хота сказал грустно:
— Киро — лучший человек нашего народа… Они дружат с Зое с детства, выросли вместе.
Зое вспыхнула и шепнула мне:
— Не слушай!
Но теперь я не мог не слушать и не думать.
Потом я случайно услышал ещё один разговор. Я сидел за домом Хоты в зарослях дикого шиповника, делал записи в дневнике, как вдруг увидел сквозь ветки Зое. Она не видела меня, шла к лесу. Я хотел было уже выйти навстречу, как вдруг услышал:
— Зое!
Из-за деревьев вышел Киро. Он подошёл и хотел взять её за руку, но Зое спрятала руки за спину.
— Зое, — укоризненно и вместе с тем жалобно сказал Киро. — Ты убегаешь от меня, прячешься, проходишь мимо, даже глаз не поднимаешь.
— Я просто не видела тебя, Киро, — в смятении сказала Зое.
— Нет, Зое, неправда. Ты чувствуешь себя виноватой за что-то… ты… ты знаешь, что я люблю тебя!
— Нет, нет, Киро, молчи! — Зое зажала уши. — Я не хочу ничего слушать, не хочу знать!
— Зое!
— Нет, Киро! — голос Зое вдруг стал строгим, сердитым. — Мы выросли вместе, да, это правда. Ты как брат мне, и, как брат, ты сделал лучшее для меня: ты увёл от смерти человека, которого Боги послали той женщине, что живёт во мне…
Я увидел, как испугался Киро. Видимо, то, что сказала Зое, значило по-анулейски очень много. Может быть, то, что мы с Зое теперь как муж и жена. Я должен был выйти, но теперь уже было поздно, уже невозможно было выйти сейчас из моего укрытия. Киро вдруг сжал кулаки, глаза его были страшны.
— Зое, ты не можешь! Он уйдёт в свою землю, он оставит тебя!
— Замолчи! Ты ничего не понимаешь, — в бешенстве, закричала Зое. — Ничего не знаешь! Он никогда не оставит меня.
Она сорвалась с места и убежала. Я сидел в своём укрытии, боясь дышать. Мне было и стыдно, и радостно, и горько. Стыдно за то, что подслушал чужой, такой личный разговор. Радостно, потому что Зое любит меня. Горько, потому что Киро прав: мне в самом деле придётся когда-нибудь уйти. Киро спас мне жизнь, а я забрал его невесту — вот что ещё мучило меня. В большом смятении я пошёл искать Зое, мне было необходимо увидеть её, почувствовать. Я побродил по лесу и вернулся в дом, и Зое тут же двинулись мне навстречу.
— Зое, — сказал я и замолчал, не зная, что сказать. — Зое!
— Что? — улыбнулась она.
Я прижал её к себе, повторяя:
— Зое, Зое!
Я видел, что она тоже ещё под впечатлением от разговора с Киро, и я звал её, я хотел вернуть её, боялся потерять, боялся, что она поверит Киро.
— Ну, что, что? — рассмеялась Зое, потом посмотрела мне в глаза, и её глаза потемнели в ответ. — Что с тобой?
— Зое… ты любишь меня?
Зое замерла, растерялась, опустила глаза.
— Ты задаёшь вопросы, которые мужчина не должен задавать женщине.
— Почему?
— У слов большая сила. Если я скажу „да“, и ты скажешь „да“, мы совершим клятвенный обряд, мы станем мужем и женой и будем принадлежать друг другу всю жизнь.
— Разве мы уже не муж и жена? Зое… ты любишь меня?
— Да.
— Да. Я люблю тебя, Зое. На всю жизнь.
Я поцеловал её глаза.
— Ты скоро уйдёшь, — не вопросительно, а утвердительно произнесла Зое.