Люба, любовь и прочие неприятности
Шрифт:
Увидел штуку, которой вышкуривают стены, лежащей на стремянке, взял в руки, повертел. Потом принялся за стену, видишь, женщина, я занят. Надеюсь только, что Варя не повыдергает на себе волосы с отчаяния, увидев, что я с её стеной сделал.
— И что теперь?
— Ну, не знаю, — пожал плечами я. — Сейчас стену дошкурю и домой тебя отвезу.
Руки покрылись ровным слоем пыли, она забилась в нос и чихнуть хочется просто ужасно, но совсем не время — Люба за спиной стоит. Чувствую её дыхание, боковым зрением вижу золотистую прядь, волосы распустила.
— Да брось, — шепчет она в мой затылок, мурашки
Я обернулся — и правда, волосы распущены и почти голая. Уму непостижимая Любовь Яковлевна. Касаюсь её груди, живота, оставляю на коже светлые пятна строительной пыли. У неё глаза словно туманом подёргиваются, и меня пьянит осознание того, что это я на неё так действую. Надеюсь только я, никто больше. Неуместная ревность подстегивает так не к месту, притягиваю Любку к себе, и чуть кусаю её за губу. Злюсь, что тогда выбрала не меня, а какого-то урода, который бросил её с ребёнком и уехал. Целую её, жадно, словно стремясь зализать свой же укус.
— Нет, — сказал я и оторвался от неё, с трудом отлепив руки от задницы в стрингах. — Всё же, у меня принципы.
А Любка явно не понимает, что вообще случилось, и похоже на секс со мной подсела так же крепко, как я на секс с ней. А мне скулить хочется, но терплю.
— Хабаров, — вспылила она. — Да трахни ты уже меня, чего ломаешься, мне скоро ребёнка от бабушки забирать.
Я снова её к себе притянул, щёлкнул застёжкой её лифчика, одна лямка сразу же сползла с плеча.
— Возьмёшь машину?
— Что?
— Машина. Уважение. Принципы.
Она моргнула. Туман из глаз ещё не выветрился, и я не хочу, чтобы выветривался. Чего доброго думать начнёт, а мне это сейчас совсем не нужно. Отчасти потому, что держусь из последних сил, игры играми, а Любку хочется невыносимо. В конце концов, сколько можно быть девственным дому? Нужно осквернить каждую его комнату. Но блин, Люба ужасно упрямая. Держу её крепко, но чувствую — вот ещё мгновение и отстранится от меня.
— У меня тоже есть принципы, — говорит она, и честно мне её стукнуть хочется.
Но терплю, я гуманист, и вообще мне потом секса с ней не видать никогда.
— Люб, — говорю я, призывая все свое терпение. — Хоть раз сделай что-то не назло. У меня член сейчас штаны порвёт, возьми эту идиотскую машину и пошли уже трахаться, иначе я умру от спермотокзикоза и своих же принципов.
И… она удивила.
— Ладно, — решилась вдруг. — Давай штаны снимай, принципиальный.
Ха, это было так просто! Штаны я, разумеется снял и с упоением принялся осквернять свое новое жилище. Успели только три комнаты, отчасти потому, что заниматься любовью в остальных это ещё больнее, чем в поле, пол не постелен даже.
— Пошли купаться голой, — позвал я. — В озеро. Тут местные и не ходят.
Мы лежали на паркете, который за бешеные деньги везли из Италии. Ну, что я вам скажу — голая разгоряченная после секса кожа к нему прилипала чуть не намертво, так себе паркет.
— Потому что проклятое озеро, — зевнув ответила Любка. — Люди тонут. Говорят, русалка.
— Ты веришь?
— Не-а.
Я вскочил на ноги, отлепив себя от чёртова паркета.
— Ну, что ты лежишь? Пошли. Русалкой будешь.
И побежал. Я реально бежал нагишом, благо до озера рукой подать, а двор полностью закрыт. Сбавил темп,
— Что смешного?
— У тебя член подпрыгивает.
— Потому что большой, — оскорбился я, и с лету прыгнул в воду.
Вода холодная, неожиданно, я едва сдержал девчачий визг — Не солидно.
— А теперь наверное, не очень, — засмеялась Люба и нырнула, прячась от возмездия.
Машину Любка взяла. Целых три дня мы трахались вообще везде, где это только возможно. Например я уже знал все удобные уголки родного колхоза. Берёзовая роща, укромные уголки на берегу реки, бескрайние поля. Дома по вечерам ребёнок, ко мне Любке стыдно, а вот в полях она весь день. Я даже вошёл во вкус такой жизни, хотя если честно, о кровати мечталось, на ней гораздо удобнее… Подумывал даже о покупке траходрома на колёсах, который бы эту самую кровать вмещал. Любка тоже словно ко мне привыкла. А потом мне позвонил брат, и прежняя жизнь вмешалась в деревенские пасторали и отменный секс. Нужно было срочно лететь в Европу и вытаскивать брата из жопы, пока его отец не убил.
Глава 17. Люба
Я стала такой же, как все те девочки, которых я жалела. Одна моя подруга была с Хабаровым три дня. Ровно до секса. Потом рыдала и мечтала то о том, что он вернётся, то о большой упаковке снотворного, чтобы напиться и сдохнуть.
— Зато ты сходила в ресторан, ужин в котором стоит, как твоя почка, — пыталась утешить я. — Проветрилась.
— Ты не понимаешь, — кричала она.
Теперь понимала. Знала ведь, что не нужно, и полетела, как мотылек в пламя, весело, задорно. За последние дни я занималась секс о больше, чем ща последние годы. Мы трахались каждый раз как в первый, он же в последний. Пожалуй, мне пора подавать заявку в институт трансплантологии, на пересадку вагины. От моей скоро ничего не останется.
— Всё это скоро закончится, — сказала я себе вслух. — Он наиграется и уедет, ты соберёшь себя по кускам и будешь жить дальше.
— Что мам? — переспросил ребёнок, который, как я думала спит уже.
— Дождь закончится, малыш.
И правда, дождь шёл. Весь день, нудный, моросящий. Дождь сейчас совсем не кстати, где он был в начале лета? А теперь сенокос в разгаре, скоро уборка начинается, а тут… моросит. И да, пришлось сексом заниматься в машине, а она хоть и большая, все равно неудобно. Родители у меня, словно чуя, что происходит, Маришку на ночь не оставляют, я сама оставить её не могу одну, Хабарова пустить тоже. К нему днем не могу тоже, кругом глаза, хотя по сути, какая уже разница, и так все шепчутся… Пока держусь, они побаиваются Хабарова, а что потом будет, когда он уедет? И самое страшное, что сейчас так к нему хочется…
— Мам, — позвала дочка из своей комнаты. — Там кто-то в дверь стучится.
Я выпала из своих мыслей — и правда, стучат тихонько. Особо я не боялась, спокойно жила одна — все свои, деревня. Но немного насторожилась. Глазка в двери нет, сразу открывать не стала, все же осторожнее надо быть, время — скоро полночь.
— Кто там?
— Это я…
Хабаров, стоило только вспомнить, тут же появился. Дверь открыла. Стоит, мокрый весь, тем не менее шагнула и обняла, такого холодного — удержаться не смогла. На лицо все симптомы страшной зависимости.