Люба, любовь и прочие неприятности

Шайлина Ирина

— Ты чего приехал? У меня дочка дома…

— Мама! — крикнула она. — Кто там?

— Почтальон! И спи уже, я тебя разбужу завтра рано, а время ночь совсем.

Куртка чуть расстегнута на груди, туда я лицом и уткнулась. Тепло, Хабаровым пахнет, вагина вдруг решила, что вовсе она не убита, и ещё разочек точно переживёт… нет, дорогая, не сегодня.

— Люб… у меня самолёт через четыре часа. Я ненадолго, правда. В отцовской фирме проблемы, раньше я все на себе тащил, а брат не справляется.

Я кивнула —

понятно. Должен был уехать рано или поздно, хотя конечно слишком рано получилось… И плакать хочется. Да, я стала, как они все, девчонки, влюбленные в Хабарова.

— У меня номера твоего нет, бежал предупредить. Давай уже, я буду тебе звонить каждый час.

Глупое сердце радостно забилось, того и гляди из груди выпрыгнет. Что ты, он же звонить будет. Торопливо продиктовала цифры, Хабаров поймал моё лицо и поцеловал в губы.

— Почтальон, — раздалось скептически сзади. — Так я и поверила. Я между прочим почти школьница и вовсе не глупая.

Повернулась — стоит, босая, в одеяло чуть не с головой завернувшись. Вот, теперь и дочка знает, как я низко пала. Главное, не рассказала бы бабушкам… нужно поговорить. Если не получится — подкупить.

— Я и правда, почти почтальон, — вмешался Хабаров. — А ещё немножко дед Мороз. Сейчас вот списки собираю на подарки. Тебе что привезти?

— Ничего не нужно, — улыбнулась я, и еле удержалась, чтобы не попросить, только сам приезжай…

— Люб, ты утку мою корми, хорошо? Он привык жрать, ни в чем себе не отказывая, гад.

Я кивнула, Хабаров чмокнул меня в нос и растворился в мокрой темноте. Я заперла дверь, подхватила дочку на руки, едва не сложившись пополам — тяжёлая такая! Понесла к себе.

— Сегодня можешь со мной поспать, как раньше.

Маришка взвизгнула и обняла меня за шею. Лежим, дочка сопит ровно, я гоняю в голове не весёлые мысли, дождь мерно моросит по крыше, а Хабаров наверное уже в город едет… Надо было попросить его осторожнее на мокрой дороге… Хотя, это точно ни к чему, прожил же без моей опеки тридцать с лишним годков, и сейчас не пропадёт.

— Маам, — подала голос Маришка, которой утром явно сложно просыпаться будет. — Ты влюбилась, да?

Я задумалась и испугалась. Я? Влюбилась? Я чувствую к Хабарову почти ровным счётом тоже самое, что и раньше, в университете. Разве теперь больше сексуальных мыслей, да и зависимость эта… Значит ли это, что я и раньше его любила, или то, что я не люблю его сейчас? Тьфу, совсем запуталась.

— Не знаю, — честно ответила я. — Правда. Но… чтобы в жизни не случилось, я всегда буду любить тебя больше всех на свете.

— Правда?

— Правда.

Маришка замолчала, явно переваривая услышанное, а я напряглась, ожидая новых вопросов. И дождалась.

— А если родятся другие дети? Все влюбляются, женятся, потом новых детей рожают, будто им старых мало.

Я улыбнулась — смешная.

— Тогда

придётся делиться мной. Но, милая, я буду стараться, чтобы моей любви никогда не было тебе мало.

Маришка кивнула, накрылась одеялом с головой.

— Дочь? — решилась я. — Не говори пока бабушкам, хорошо?

— Хорошо.

Ну, вот, а я переживала. Хабаров позвонил только в девять утра. Я к тому времени успела отвести дочку к маме, покормить противную утку. Зато не пришлось выкидывать недоеденную кашу, бабуля считает, что это грех. Селезень все сожрал за милую душу, и вчерашнюю кашу, и чуть почерствевшие блинчики. Сходила в сельсовет. Теперь, когда Хабарова не было рядом, я чувствовала себя, как улитка, у которой отобрали раковину. На меня смотрели абсолютно все. Сбежала на поле, так все пялятся на мой джип. А в нем так Хабаровым пахнет… Телефон зазвонил, я чуть не подпрыгнула, а потом едва не уронила его от волнения.

— Я покормила твою утку, — сказала я вместо приветствия.

— Хорошо…

И неловкое молчание. Затем ещё большая неловкость:

— А тут дождь идёт.

— У нас тоже…

Снова молчим, а потом я не выдержала.

— Ты же приедешь, да?

— Конечно приеду, я же обещал. У меня времени не будет, ты съезди в мой новый дом, там что-то решить нужно, я Варе сказал, что ты поможешь, и что во всем тебя слушать.

Ну вот — точно вернётся, у него же здесь дом. А за то, что заставил меня волноваться, я ему гостиную обклею обоями в ядовито розовый цветочек, у нас в сельпо они девяносто рублей за рулон. Будет знать. Но на душе сразу легче стало, даже вдруг улыбаться захотелось, или даже запеть какую-нибудь глупую песенку. Про любовь…

Я усилием воли удерживала себя в хорошем настроении. Вроде как даже улыбаюсь, чужое взгляды игнорирую. Только вот другие меня игнорировать не хотят, я их буквально примагничиваю к себе.

— Занята? — спросила Анжелка заглядывая в мой кабинет.

Я бы рада сказать, что нет, но эта слушать не станет. Всё равно выскажет, что собиралась, поэтому просто кивнула, и она прошла.

— Что такое? Если это из-за премии Фёдорову…

— Да хрен с ней, с премией, — махнула рукой Анжелка. — Пусть будет, не мои же деньги. Ты лучше про машину расскажи. Дорогая же? Сколько стоит?

У меня даже руки на клавиатуре замерли и мысли сбилась, а ей сбиваться никак нельзя — тоннаж сена высчитываю. Вздохнула, призвала себя к терпению.

— Я не знаю. Это не моя машина, Анжела. Она колхозная.

— Угу, конечно… только почему то именно тебе досталась.

Я знала, что так и будет, Господи, как я не хотела эту машину…и хотела. Она была идеальной. Она, мать вашу, скользила по любому бездорожью. Она не прыгала на кочках, словно вот вот развалится. Наконец — она вкусно пахнет…