Люба, любовь и прочие неприятности

Шайлина Ирина

— Так не ходи…

— Нельзя. Я же взрослая, самостоятельная и независимая женщина… Ты спи, скоро бабуля придёт и тебя заберёт.

Бабуля моя. Ей уже семьдесят четыре, но стареть и дряхлеть у неё нет и в мыслях. Сейчас шести утра ещё нет, она наверняка сидит доит свою любимицу Зорьку. Корова знатная, вся деревня завидует, три ведра молока даёт в день. Подоит, потом придёт за Маришкой. Вместе с нею выполет огород, соберёт клубники, оставит дочку у родителей и пойдёт на трассу, продавать ягоды новым русским. Вот сколько ей не говорили бросать свою подпольную торговлю, ни в какую. Всё копит, копит деньги… Сначала на похороны копила

и гроб красного дерева. Накопила, даже гроб купила, стоит теперь в дедушки гараже. Так как без цели ей скучно, решила, что самое время слетать в Турцию. На людей посмотреть, себя показать. Теперь копит на Турцию.

Ужасно деятельная бабка, вот сейчас я просто откровенно ей завидую — откуда столько сил? Мне ещё тридцати нет, а такое ощущение, что лет сто. Плюс ещё и неудовлетворенность сексуального характера, и от смутных отголосков испытанного во сне оргазма нисколько не легче. И холодная вода не помогла. Вышла из душа — коровы уже ревут. Значит стадо уже погнали, скоро бабушка придёт, можно собираться на работу.

— Не ела, — с порога заявила бабушка. — Неудивительно, что мужика нет! Ни рожи, ни кожи! Я в твои годы куда справнее была, а ведь на овощебазе горбатилась, трое детей и муж алкоголик!

— Ну и зачем мне нужен алкоголик? — попыталась урезонить бабушку.

Не тут то было.

— Чтобы был!

Железная логика. Но кашу я поела. Бабушка бранилась и отмывала газовую плиту, которая была кристально чистой в силу того, что я три дня ею не пользуюсь. Из садика Маришку отчислили, она целыми днями у бабушек, мне готовить лень. Но у бабушки правило — приготовила, сразу за собой помой. И хочется уже без этой опеки, самой, но понимаешь — родные… А каша вкусная, да. И бабушка, ругалась, ругалась, а на прощание по волосам погладила… И сердце защемило от нежности, страшно стало вдруг, что уйдёт туда, откуда не вернуть, а часто ли я ей говорю, как люблю?

— Ты лучшая, — сказала я, и обняла её, совсем маленькую. — Люблю тебя.

— Будет, — засмущалась она. — Иди уже, трактористов своих гоняй.

До базы ремонтной я шла пешком. Коровы уже ушли, лепешки на дороге остались, прохладно ещё поутру, они буквально исходят паром… Я старательно лавирую, чтобы не наступить, хотя чего стараюсь? Кроссовки то я вчера не помыла… Идти далеко, два километра, база на другом конце села. Зато мои старания окупились сторицей — уазик починили. Теперь он рычит послушно, хотя я слышу, как внутри него стучит какая-то неведомая хрень и понимаю — сдохнет снова посреди поля. Но слесарям и мастерам ничего не докажешь, слушать не станут, я же баба… Что я понимаю? Да и нравится им наверное, что я каждый месяц униженно приезжаю на тракторном буксире и прошу починить. Сексисты, мать вашу.

Поля, которые прошлом году стояли под паром в этом радовали небывалый урожаем, только вот саранча напала. Всю первую половину дня я старательно бдила, чтобы поля протравили, как следует, потом перекусила на полевой кухне. Ела вспоминала Светку — она же макароны с мясом готовила. И рассольник. И компот. Вкусно… Светка тоже про меня думала, похоже, так как телефон заверещал, что есть мочи, на экране подруги фото.

— Люба! — истерически крикнула она. — Мне мальчишки сказали, что коровы жрут третье кукурузное поле!

Я подпрыгнула и тарелку с макаронами уронила, благо, тарелка железная, полевой вариант. Рядом со мной три тракториста обедают, наверняка Светкины вопли слышали, а сами взгляды

отводят… ясно, не помогут. Бегом скорее в уазик, и молюсь на бегу, только бы не сдох, только бы не сейчас! Никак нельзя сейчас. Каждое поле это моё детище. Я каждый кусок местной земли знаю. Многие так вовсе слезами орошала, после очередной схватки с шовинистами-трактористами. Втихаря. Поэтому я не могу позволить коровам сожрать мою кукурузу! Я первое лето не просто агроном, а главный агроном, мне каждый початок важен!

Жму к третьему полю, сама звоню. В сельсовет звоню, Любке звоню, всем звоню, ибо понимаю — одна я стадо не прогоню. Но и ждать не буду, говорила же уже — детище. Кукурузное поле в красивом месте, недалеко от излучины реки, которая обнимает наше село почти идеальным кругом. А коровы, если за ними не уследить, так и прут сюда — и початки тут, и водичка… Коров я вижу, а вот пастуха нет. Где пастух, мать вашу?

— Пошла вон! — кричу я огромной рыжей корове. — Не смей есть мою кукурузу!

Бросилась к берегу реки, отломила ивовый прут и стеганула рыжую толстуху по круглому боку. Та замычала жалобно, и потрусила прочь. Маленькая победа, учитывая, сколько таких коров уже в поле залезло, бродят там, жрут, стебли кукурузы трясутся… Через пятнадцать минут я взмокла. И от пота, и от слез. Помощи не было. Стоило мне отогнать какую-либо корову от поля и вернуться, как возвращалась и корова… жрать. Я уже отчаялась. Я начала думать, что это тоже элемент заговора. Всё против меня, несчастного агронома весом в пятьдесят один килограмм! Ну, вот кому я мешаю? Я и ем то немного…

Словом, через двадцать минут я рыдала вслух от собственной никчемности и бесполезности. Коров было много, я одна. Особенно больно меня ранила жрущая кукурузу Зорька.

— Зорька, — всхлипнула я. — Как ты могла? Ты же хорошая…

Зорька смотрела виновато, но жрать кукурузу не прекращала. Я рыдала вслух и гнала её с поля. Иду, плачу, порой уже без особого азарта хлещу переломанным прутом Зорьку по заднице — когда останавливается покушать. Просвета в жизни не вижу, и в поле тоже — бесконечное, сука. Идёшь, а кругом куруза, кукуруза, и коровы, периодически…. А потом ямка, в которую я конечно же наступила и упала. Зорька, видя, что мне временно не до неё, сразу дала курс обратно, в середину поля. Я бегом за ней, вопя на ходу:

— Я все бабушке расскажу, неблагодарная ты скотина!

А потом врезалась в мужчину. И обрадовалась сначала — помощь пришла. Я так уже устала, что соображала с трудом, все же полдень, жара, а у меня тут такие пробежки… Потом посмотрела на рубашку мужчины — слишком чистая. Слишком вкусно от него пахнет. Вот от меня например пахнет коровами, кукурузой, наверное потом. А от этого… тонко и незнакомо. Догадка кольнула сердце, верить в неё не хотелось. Я шагнула назад, врезавшись спиной в кукурузный стебль, и потом только осмелилась поднять глаза.

— Привет, — поздоровался Хабаров, так, словно мы с ним вчера вот только виделись.

Глава 2. Марк

— Херней страдаешь, — категорично заявил отец.

— Я все посчитал. В любой колхоз вложить достаточно денег и конфетка. А этот — идеальный. Наладим линию экологически чистых продуктов, я через три года в плюс выйду. Не зря же вы меня в аграрном держали…

— Всё равно херней, — отец привычно упрям. — Тут дело всей жизни передать некому, а дитя колхозы покупает.