Люби меня всего
Шрифт:
— Прости.
Я ждал, что он продолжит, но он замолчал. Машина передо мной уехала, и мне нужно было заплатить за наши напитки, прежде чем вытягивать из него больше слов.
Пока наш горячий шоколад стоял в подстаканниках на центральной консоли, я продолжал ехать к воде, решив, что может быть лучше не давить на проблему и позволить ему высказаться, когда он будет готов.
С наступлением вечера и более холодной температурой, парк опустел. Я нашёл место прямо рядом с тропинкой к гавани и заглушил двигатель. Прежде чем выйти из
Захватив свой горячий шоколад, мы пошли к перилам и оперлись на них, глядя на наполовину замёрзшее озеро. День или два назад прошёл ледокол, и вдоль берега со всех сторон собрались толстые куски льда. Вечер был мирным и спокойным.
Когда я был с Орином, мы легко могли пропустить большие отрезки времени, не говоря друг другу ни слова. В этом никогда не был дискомфорта. И сейчас был один из таких моментов.
Мы пили свои горячие напитки и долгое время стояли у ограждения. От морозного воздуха звёзды в небе сияли ярче, и вода словно блестела в темноте.
— Хочешь немного прогуляться? — спросил я, когда мы оба допили шоколад и нашли урну, чтобы выбросить стаканчики.
— Конечно.
Орин по-прежнему вёл себя неуверенно из-за чего-то, чем не делился. Он суетился больше, чем обычно, но я надеялся, что на свежем воздухе и в компании, то, что его беспокоит, либо пройдёт, либо выйдет наружу.
Мы шли по бетонной дорожке вдоль края воды. Это должна была быть велосипедная дорожка на лето, но большинство людей по ней просто гуляли. Посреди зимы здесь редко кто-то ходил, и большую её часть покрывал снег с несколькими следами от людей, которые проходили здесь раньше.
Пока мы не зашли далеко, я подвинулся ближе и взял Орина за руку. Это действие стало нормальным и комфортным, и он больше не отстранялся. Он крепко сжал мою руку и бросал мне улыбки, давая знать, что всё хорошо.
Через почти полмили, дорожка устремилась в сторону лесистой зоны. Мы решили развернуться и вернуться к машине, оставаясь там, где было освещение.
По гавани медленно двигался большой танкер, и когда мы развернулись, он оказался достаточно близко, чтобы мы решили остановиться и посмотреть, как он продвигается через ледяную воду. Когда мы снова облокотились на перила, я положил руку на плечи Орина и побудил его подвинуться ближе.
Шаг за шагом.
Когда близость стала более комфортной, он прижался ко мне, и я поцеловал его в макушку. Хоть мне и хотелось исследовать с Орином миллион вещей, я очень гордился ежедневными успехами между нами.
— У меня новое задание для занятия по письму, — прошептал он. — И я не знаю, что с этим делать.
Тишина висела так долго, что я удивился, когда он заговорил.
Отвернувшись от воды, я опустил руку и прижался к перилам бокам, стоя лицом к нему.
— Что ты имеешь в виду?
Он выдохнул, и я наблюдал за паром в воздухе, в то время как Орин
— Ну, нам сказали написать м-мемуары о нашем детстве на п-пять тысяч слов. Не думаю, что я могу это сделать. В-в смысле могу, но… — он ущипнул себя за переносицу и на мгновение зажмурился, прежде чем продолжить. — Что мне делать, Вон? Я е-едва помню своё детство. То, что я знаю, о-обрывисто и разбито. Ничего не соединено и н-не похоже на настоящую жизнь. Всё в дырах. М-мне плохо даже при мысли об этом и… — он вздохнул и надавил костяшкой пальца на свой глаз, после чего покачал головой. — Н-не бери в голову. Мне не с-следовало поднимать эту тему.
У меня внутри всё рухнуло, пока он пытался объясниться, и когда он снова замолчал, я пытался понять, что делать. Что сказать. Его прошлое было запретной территорией — или, по крайней мере, я так это воспринимал и никогда не давил, зная, какую правду оно может таить. Это был первый раз, когда он ссылался на прошлое прямо.
Его напряжение росло с каждым проходящим мгновением, и навязчивое потирание глаз превратилось в массирование висков и потирание ладонями щёк. Были знаки, которые я узнавал. Оттянув его руки от лица, я развернул его спиной к перилам, стоя перед ним. Я обхватил его лицо руками и твёрдо удерживал, побуждая его смотреть мне в глаза.
— Оставайся со мной, Орин. Сосредоточься на мне и просто дыши.
Я его потеряю, и я это знал. Его дыхание сбивалось, и я не был уверен, слышит ли он меня. Он прикасался к своему лицу и вискам, зажмуривал глаза и качал головой, будто чтобы избавиться от нежелательных мыслей, которые всё росли, а не уменьшались. Я вообще мог это предотвратить?
— Ты не обязан делать что-то, отчего тебе некомфортно. Никто не заставляет тебя писать на тему, с которой ты не можешь справиться. Орин, посмотри на меня. Слушай. Ты слушаешь?
Он открыл глаза и хмуро посмотрел на моё лицо, беспокойство исказило каждую черту его лица.
Но он кивнул. От нашего контакта его дыхание выровнялось, и хоть его взгляд лихорадочно метался по моему лицу, он заметно успокоился.
— Мистер Джексон понимает твоё состояние. Ты сказал всем своим профессорам. Я уверен, он позволит тебе немного отойти от задания. Ты не обязан искать причины, он должен уважать твоё личное пространство и понимать.
Орин кивнул, и его маниакальная суматоха уменьшилась.
— Н-нам не нравится туда возвращаться. В п-прошлое. Терапия невероятно сложная, н-но чтобы писать…
То ли дело было в том факте, что моё сердце так сильно болело за него, то ли мне хотелось всё наладить и силой вытянуть его из этих ужасных мыслей, я не знал. Не дав ему закончить, я столкнул наши губы и поцеловал его, крепко прижимая его спиной к перилам и обвивая его руками, намеренный больше никогда не позволить чему-либо причинить ему боль. Намеренный остановить поток мыслей и напряжения, прежде чем это зайдёт слишком далеко.