Любила и люблю
Шрифт:
Потому что кто-нибудь уже наверняка известил его невесту и она скоро приедет в больницу. А раз так, то она, Констанс, скорее всего видела Дориана в последний раз.
Если бы можно было остаться там еще, воспользоваться случаем еще несколько часов побыть с любимым человеком. Но вернулась медсестра и мрачно приказала Констанс уходить.
Впрочем, и Дориан выглядел утомленным. Когда она обернулась в дверях, чтобы попрощаться с ним, он уже спал. Она обещала вернуться, и конечно выполнит свое обещание, но к тому времени все будет иначе. Эти минуты
И действительно, на следующий день, сдав билеты и предупредив родственников Криса о том, что задерживается, Констанс приехала в больницу, Андреа была уже там.
В глазах Дориана была печаль. Сегодняшний поцелуй не имел ничего общего со вчерашним. Так можно было целовать друга или брата. Быть может, он это почувствовал? Или просто испытывал физические страдания?
– Я рад, что ты пришла, – только и сказал он.
Энди тоже смотрела на нее как-то странно, как показалось Констанс, – с сочувствием. Впрочем, возможно, это была просто игра воображения.
– Ах, Констанс, – сказала вдруг она. – Я рада, что и ты здесь. Не правда ли, это ужасно? Бедный Дориан! Я чуть не умерла от страха, когда мне позвонили из больницы. А как ты узнала о случившемся? Я собиралась сообщить тебе сегодня утром.
– Прочла в газете, – ответила Констанс.
– Ах, бедняжка! – всхлипнула та. – Как это ужасно – узнать такую новость из газет. О Господи, и почему я не позвонила тебе сразу! Извини меня, пожалуйста, что я сразу не подумала о тебе. Я…
– Может быть, вы и со мной поговорите?
Обе женщины виновато повернулись к Дориану.
– Извини, – сказали они в один голос и так же в унисон заговорили с ним.
Оказалось, что Дориан помнит все детали произошедшего.
– Я понимал, что не стоит подходить к зданию так близко, – признался он, – но мне хотелось рассмотреть трещину. Я находился там не более минуты.
– И эта минута оказалась роковой, – обвиняюще сказала Андреа, до этого момента предельно осторожная в выражениях. – Никто не стал бы отгораживать проход к зданию, если бы это действительно не было опасно.
Зато Констанс прекрасно понимала чувства Дориана. В конце концов, это был его проект, его детище – и других детей у него не было! Когда кто-то из них умирал, как это происходило с галереей, он должен был присутствовать при кончине.
Им не разрешили оставаться у постели Дориана слишком долго. Андреа вышла первой, сказав Констанс:
– Встретимся у выхода. Может, выпьем где-нибудь чашечку кофе?
Констанс кивнула, но как только она осталась один на один с Дорианом, ей стало страшно. Вчера они открыли друг другу свои сердца, совершенно забыв о том, что между ними стоит его невеста.
– Дай мне свою руку!
Она подчинилась, но пальцы ее предательски дрожали.
– Я помню, что мы сказали друг другу вчера вечером, – прошептал Дориан. – И готов подписаться под каждым своим словом. Но я понимаю, что ты всего лишь подыгрывала мне, говорила то, что мне хотелось слышать. Я не забыл о Гарри.
Констанс открыла рот, чтобы возразить, но он остановил ее.
– И, разумеется, остается Энди. Я вспомнил о ней в ту минуту, когда она вошла.
Слезы подступили к глазам Констанс, но она сдержала их. Так он по-прежнему собирается жениться на Андреа! Комок слез подступил к горлу. Она задыхалась. Не в силах говорить, было выше ее сил, она печально смотрела на него.
– Я думаю, тебе лучше уйти, – сказал он.
– Дориан очень сильный, правда ведь? – спросила Андреа, откусывая бисквит и задумчиво глядя на Констанс.
Они сидели в уличном кафе у большого окна, откуда видны были шагающие мимо пешеходы и проезжающие машины.
– Не сомневаюсь, что он скоро поправится, – кивнула Констанс. – Когда я в первый раз увидела его в больнице, то испугалась, что он не выкарабкается. Но сейчас он уже садится, хотя и с большим трудом.
– Я имею в виду совсем не это, – сказала Андреа. – Я говорю о силе характера. Его не так-то просто сломить, не правда ли?
– Да, конечно, – нахмурилась Констанс, не понимая, куда клонит ее собеседница.
– Ему, надо думать, пришлось вынести в этой жизни много ударов, но он всегда вставал на ноги, отряхивался и снова шел дальше, так ведь?
– Во всяком случае, он не поддавался судьбе, – согласилась Констанс.
– Если так, то он, наверное, перенесет и такую вещь, как расторжение нашей помолвки, правда?
– Энди! – воскликнула Констанс. – Что ты говоришь? Ты же по уши влюблена в него?
– Да!
– Тогда в чем дело?
– В том, что ты все еще любишь его, а он любит тебя, Констанс. И не пытайся отрицать это: я все знаю!
Та на мгновение оторопела, но тут же решительно тряхнула головой.
– Ты ошибаешься, Энди. Между Дорианом и мной ничего не может быть.
Андреа пристально посмотрела на Констанс, глотнула кофе и, положив локти на стол, склонилась к ней.
– Когда я навестила Дориана вчера вечером, врачи не разрешили мне остаться. Они сказали, что я напрасно трачу время, что ему нужно несколько часов, чтобы выспаться, и что мне самой не вредно будет поспать. Но я не смогла уснуть. Я несколько часов подряд мерила шагами гостиничный номер и, в конце концов, решила вернуться в больницу. Я видела, что происходило между вами, слышала, что вы говорили друг другу. И я поняла, что Дориан для меня навсегда потерян, – если он вообще когда-либо был моим.
Констанс смутилась. Она не знала, что сказать в ответ. Ей не верилось, что Энди может быть до такой степени великодушной.
– Ты не знаешь всего, – сказала она, наконец.
– Тогда почему бы тебе не рассказать мне? – тихо предложила Андреа. В ее дымчато-серых глазах не было даже намека на злобу; ей искренне хотелось понять, почему Констанс и Дориан, не переставая любить друг друга, столько лет жили порознь.
Бедная девушка, каково ей было слышать наше объяснение в любви, подумала Констанс, но сама она отдала бы все, чтобы эта сцена повторилась.