Любимая для мастера смерти
Шрифт:
– Почему?
– удивляется мужчина.
– Ну, как же, - невинно поднимаю брови.
– Ведь по такой дороге повозка из Арклоу доберется раньше, чем мы планировали, и вы перестанете томиться в нашем скучном захолустье, а вернетесь к привычной городской жизни под надежный надзор квалифицированных лекарей, а не необразованной деревенской ведьмы.
– Ну что вы такое говорите, леди Айне, - прожигает меня взглядом Ловар.
– В вашей очаровательной компании не может быть скучно. И лечите вы превосходно, столичные целители вам и в подметки не годятся.
Делаю вид, что смущаюсь его грубой лести и опускаю ресницы. Ну-ну. Наложить шину и поить
Тем более, что по моим наблюдениям, люди тут выздоравливают раза в два быстрее, чем на Земле. К примеру, от перелома Ловару придется страдать всего лишь две недели.
Ужин тянется еще около двадцати минут, а затем все разбредаются по комнатам.
С наслаждением ложусь в кровать, вытягиваясь на прохладных простынях. Еще один день позади. Осталось потерпеть совсем немного до возвращения Киана. Ловлю себя на мысли, что я уже по нему соскучилась. Кто бы мог подумать, что мне будет не хватать его язвительных подколок и ехидных улыбок. И хоть я страшусь того разговора, который предстоит нам, но одновременно желаю его всем сердцем.
Поворачиваюсь на бок, обнимаю лежащею рядом подушку, вдыхая исходящий от нее знакомый запах, и проваливаюсь в уютные объятия сна.
Гробница Гиллагана выглядит по-другому. Не такой, как я ее помню. В этом, открытом сейчас, саркофаге лежит живой человек. Мужчина. Любимый. Мои губы еще помнят сладость его поцелуев, а внутри разливается медовое томление. Я смотрю на его лицо, безмятежное, спокойное, не ведающее беды, не чувствующее тревоги. Холодные пальцы сжимают костяную рукоять ритуального кинжала, а из глаз одна за другой катятся слезы.
Я не могу отступить, не могу! Не имею права. За моей спиной сотни спасенных жизней, к отмщению взывают сотни загубленных. Это уже не Гил, не мой Гил. Это чудовище, принявшее его облик, замаскировавшееся под личину благородного лорда, доброго отца, любящего мужа. Когда он потерял свою душу? Когда стал таким?
Рука заносит, дрожащий в моих ладонях, кинжал, а глаза встречаются с его непонимающим взглядом.
– Любимая?
– Любимый!
Его взгляд из любящего сменяется на растерянный, а из растерянного, на обиженный и полный боли, а затем гаснет навеки. С моих губ срывается крик на пополам со всхлипом. Клинок сделал свое дело.
Быстро, пока есть время, закрываю крышку гробницы. Провожу руками по ее поверхности, находя пальцами завитки вырезанных на ней букв, и начинаю вслух читать заклинание. Под ладонями нагревается камень, я чувствую, что душа, заключенная там, пытается вырваться из плена. Воздух наполняется гулом, от которого закладывает уши, и волосы становятся дыбом. Ни на минуту не останавливаясь, продолжаю шептать заветные слова, разрезая осколком камня ладонь. Глубокий порез тут же наполняется кровью. Стараюсь, чтоб красная жидкость полностью наполнила желобки вырезанных букв, которые постепенно, благодаря ей, тоже становятся красными. Ну же! Давай! Быстрее! Выдавливаю последние капли и вытираю ладонь о подол юбки.
Саркофаг уже трясет и ходит ходуном, но ни одна капля драгоценной жидкости не проливается из своего вместилища. Еще осталось совсем чуть-чуть.
Дрожащие руки разворачивают тряпицу, в которой спрятан второй клинок. Голубоватая вязь на рукояти светится знакомыми рунами. Изогнутое лезвие поблескивает в свете масляной лампадки. Вот и все. Соберись, Мелинда! Не время трусить! Берусь обеими руками за ручку и с размаху вгоняю кинжал между ребер. Острая боль пронизывает все мое существо, а сознание затапливает блаженная темнота. Я это сделала!
Вскакиваю на кровати, глотая ртом воздух, прижимаю руки к груди, где пойманной птахой бьется сердце. Я все еще ощущаю невыносимую боль, заставляющую тихо стонать, скорчившись на постели и разъедающую душу тоску. Так вот ты какой Гиллаган О’Ши.
Глава 12
Постепенно болезненные волны, накатывающие одна за другой, стихают, позволяя распрямится на постели. Я осторожно перекатываюсь на спину и выпрямляюсь на всю длину. Что это было? Сон или… Или воспоминания? Только не мои ведь это воспоминания, уж точно не мои. А может это всего-навсего глупое сновидение, навеянное рассказом Ловара?
За окном еще глухая ночь, а спать после такого совсем не хочется. Заставляю себя силой воли закрыть глаза и нырнуть в царство грез. Только вот получается ну очень плохо. Считаю баранов и козлов, вспоминаю таблицу умножения и перечень всех ингредиентов зелья, помогающего от желудочных колик, но сна все равно ни в одном глазу. Провертевшись на постели не менее двух часов, делаю вывод, что мне уже не удастся совершить задуманное и принимаю решение пойти в библиотеку почитать, нечего время попусту терять. Откидываю одеяло, и спускаю ноги на пол. Босые ступни тут же утопают в пушистом ворсе ковра. После теплой постели кожа мгновенно покрывается мурашками, и я спешу поскорее одеться.
Быстро открываю сундук и извлекаю оттуда платья и нижнее белье. Аккуратно раскладываю на его крышке нежно-шафрановую камизу с вышитыми по краю подола красивыми белыми розами, бледно-розовое сюрко и ярко-алый котт. Подумав, добавляю еще чулки из тонкой шерсти.
Сегодня должен приехать Киан, и во мне просыпается такое понятное, такое чисто женское желание быть для него красивой. Пора себе уже признаться, что некромант начинает занимать в моем сердце весьма значимое место. Только стоит ли мне надеяться на ответное чувство? Я знаю, какой может быть любовь, сильной, всепоглощающей, самоотверженной, настоящей. И на меньшее я не согласна. Ведь мое сердце, позволь я ему, давно бы уже полетело глупым мотыльком на огонь, опаляя крылья в его нестерпимом жаре, не слушая доводов рассудка, полюбив человека, ставшего моим мужем, спасшего мою жизнь, пожертвовавшего многим, ради меня, но так и не сказавшего мне, что я для него значу.
Стягиваю через голову ночную сорочку, в которой я спала, чувствуя, как щекочут голую спину волосы, скользнувшие по обнаженной коже, и слегка передергиваю плечами от неприятных ощущений.
Беру в руки камизу, собираясь надеть, и поднимаю взгляд на окно, за которым виднеется графитово-серое небо. Благодаря темноте за ним, стекло отражает не хуже зеркала и в нем ясно отбивается входная дверь. Открытая входная дверь. И застывший мужской силуэт в ее проеме.
Медленно оборачиваюсь и встречаюсь с пылающим взглядом Киана. Он, не отрывает от меня глаз, и на ощупь закрывает двери. Застываю статуей не зная, что делать - суетливо искать, чем бы прикрыться или нарочито невозмутимо продолжать одеваться. Камиза уже давным-давно выпала из моих ослабевших пальцев на пол и желтой лужицей лежит у ног. Во мне борется одновременно стыд и непонятное, необъяснимое удовольствие. Ведь это я, только я вызываю в нем чувства, от которых темнеют его глаза так, что кажутся почти черными, от которых на лице играют желваки, от которых его губы сжимаются в тонкую линию.