Любимцы фортуны
Шрифт:
Не отрывая от него взгляда, Каролин снова наклонилась и принялась осторожно ласкать языком его член и яички.
— Умница, — одобрительно сказал Дьюк, поглаживая ее затылок — на сей раз более ласково. — Хорошая девочка.
Каролин поудобнее устроила зад в развилке его ног, не переставая работать губами и языком.
— Добро пожаловать в семью, — усмехнулся Дьюк, затягиваясь сигаретой.
Глава 3
Заполучив Дьюка Макмаона, Каролин Беркли наконец
Четвертый ребенок и единственная дочь Себастьяна и Элизабет Беркли из Амхерст-Мэнор, Оксфордшир, она родилась в 1946-м, в эпоху послевоенного оптимизма. Ее именитые родители к тому времени лишились большей части своего состояния, и без того изрядно растраченного в азартных играх многочисленными предками, которых Каролин даже не знала. Ее мать умерла, когда девочка была совсем маленькой, не перенеся смерти старшего сына, погибшего на берегах Нормандии. К тому моменту от денег Себастьяна почти ничего не осталось.
Дед Каролин, Александр, был настолько занят выпивкой и игрой, что совершенно не смог подготовить сына к управлению имением, поэтому тот своими силами пытался сохранить Амхерст-Мэнор, но безуспешно. Смерть сына и жены подкосила Себастьяна, и в своей безутешной тоске он и вовсе позабыл о подступающем крахе.
Когда Каролин исполнилось пятнадцать, отец потерял имение, а вместе с ним и все деньги, которые должны были унаследовать его дети. Каролин хорошо помнила тот день, когда узнала о банкротстве Беркли.
Себастьян приехал за дочерью в школу, не зная, как преподнести ей страшную новость. После короткой прогулки по школьному саду он увлек ее в тихий уголок и посадил на скамейку. Лицо его было белее мела, под глазами залегли тени. Взглянув на него, Каролин поняла, что произошло нечто непоправимое.
— Ради Бога, папа, скажи мне, что случилось? — воскликнула девушка, заламывая руки. В голосе ее звенела паника. — Что-то с Джорджем или Уильямом? Говори же!
Каролин никогда не была близка со старшими братьями, их судьба волновала ее только потому, что они были дороги отцу. К тому же иной причины отчаяния отца она себе не представляла. На секунду ей пришла в голову мысль, что болен сам отец, но она с ужасом отринула ее.
Себастьян долго молчал, понурив голову, а когда поднял лицо, щеки его были мокрыми от слез.
— Прости, милая… мне так жаль, так жаль. Мне пришлось продать наш дом.
Каролин показалось, что мир качнулся и на мгновение словно накренился вбок. Она порадовалась тому, что отец заранее усадил ее на скамью. Тело отказывалось подчиняться, руки безвольно лежали на деревянной доске. Она знала, что отец не стал бы шутить подобными вещами, но новость просто не укладывалась в голове.
— Умоляю, милая, не молчи! — взмолился отец, кусая губы. — Скажи что-нибудь.
Что здесь было сказать? Отчаяние и боль отца были так очевидны, так страшны, что Каролин решила ни в чем его не винить. С губ едва не сорвался вопрос «почему», но девушка упрямо закрыла рот, не желая заставлять отца оправдываться. К чему были подробности? Амхерст-Мэнор продан, это главное. Каролин знала, как дорожил отец фамильным гнездом. Если он решился продать имение, значит, иного выхода не было.
На мгновение она позволила себе вспомнить дом, каждую ступень подъезда, каждую царапинку на стене, вид из окна и едва не заплакала.
Даже спустя годы Каролин достаточно было закрыть глаза, чтобы образ поместья вставал перед ее внутренним взором. Она детально помнила шелест листьев у парадного входа, влажноватый запах подвала, видела предрассветный туман на зеленых лужайках. Она могла восстановить в памяти гладкость перил на лестнице, что вела на второй этаж, мягкость восточного ковра, висевшего на стене в гостиной… Вот старая няня зовет завтракать, а из кухни уже тянется аромат яблочного пирога, вот босые ноги Уильяма и Джорджа шлепают по каменному полу в кладовую, где хранятся ягоды и мед…
Пятнадцатилетняя Каролин устало вздохнула. Ей показалось, что она стала старше против своей воли, узнав об утрате.
Отец продал Амхерст-Мэнор. У нее отняли дом.
Девушка отогнала навязчивые образы, теснившиеся в голове. Она знала, что справится с потерей, и подсознательно знала, что должна идти вперед, не оглядываясь. Детство кончилось.
Она медленно встала и осторожно обняла отца. Тот зарыдал, уткнувшись ей в плечо. Каролин гладила его по голове, растерянно глядя на кусты роз, обвитую плющом беседку. Все это казалось теперь чужим и далеким.
— Не плачь, папа, — прошептала она. — Ничего страшного, в самом деле. Мы справимся с этим, найдем себе другой дом, какой-нибудь маленький уютный коттедж у реки. Он будет симпатичным и белым, с черепичной крышей, а под окнами будет чудесный садик с пионами. А когда ты станешь совсем стареньким, я буду сидеть с тобой у камина, приносить тебе чай и тапочки. Только не плачь.
И в этот момент Каролин осознала, что ее отец уже стар. Несчастный жалкий старик, потерявший самое дорогое. За один день великодушный, щедрый Себастьян Беркли превратился в потерянного, вышвырнутого из жизни, сломленного старика.
Отец отстранился и в изумлении смотрел на дочь, тронутый ее поддержкой, потрясенный способностью прощать.
— Боюсь, это еще не все, — дрожащим голосом сказал он и опустил глаза. — Дело в том… в общем, у нас долги, много долгов. — Себастьян всхлипнул, и сердце Каролин рванулось навстречу. Его жалкая поза, опущенные плечи, взгляд, уставленный на ботинки, — все вызывало сочувствие. — Конечно, я расплачусь с кредиторами. Ведь быть банкротом не зазорно… ведь не зазорно?
— Конечно, нет, отец. — Каролин мягко улыбнулась. — Что зазорного в банкротстве?