Любимцы фортуны
Шрифт:
Никогда Клэр не ненавидела себя с такой силой, как в этот момент. Она любила дочь всем сердцем, как всякий человек, в жизни которого нет ничего, кроме семьи. Но Пит всегда стоял для нее на первом месте. Клэр любила мужа и привыкла быть его опорой. Она знала, какие раны оставило в сердце Пита равнодушие Дьюка, а потому всеми силами пыталась их исцелить.
— Твой отец принял решение, — безжизненным тоном произнесла Клэр. — Я обязана уважать его мнение.
— Нет, мама, — горько бросила Сиена. — Ты не обязана! Это твой сознательный
— Сиена…
— И не надо перекладывать всю ответственность на отца, ладно? Ты поддержала его, а значит, виновата не меньше.
Клэр ничего не ответила. Собственно, все уже было сказано.
Сиена, чувствуя наряду с обидой странное облегчение, нажала отбой. Прощаться она не стала, потому что это было глупо.
Девушка сидела на диване с трубкой на коленях, глядя на мятый факс отца. Ей казалось, что вот-вот на нее навалится усталость и одиночество пополам с болью, но ничего подобного не происходило.
Вместо этого Сиена чувствовала… странную радость. Свободу. Удовлетворенность.
Между ней и Макмаонами все было кончено.
Слава Богу.
Глава 23
Баткомб, Англия, три года спустя…
— Так, все закрыли рты и уставились на меня! Сейчас прочту вам классный анекдот!
Генри Аркелл сидел за огромным столом и пытался привлечь к себе внимание. Голос его тонул в гаме, который создавали его детишки, а также обе собаки, с которыми те возились.
— Слушаете? Так вот, две лошади торчат посреди луга, — начал он читать с вкладыша, который нашел в коробке с крекерами.
— Лошади не могут «торчать», папочка! — укоризненно сказала малышка, сидевшая справа от Генри. Все ее лицо было измазано шоколадом, руки она пыталась вытереть о скатерть.
— Помолчи, Мадлен, — покачал головой Генри, протягивая дочери салфетку. — Я читаю так, как тут написано. Итак, две лошади торчат посреди луга и едят траву. Вдруг одна из них поворачивается к другой и говорит…
— Но лошади не разговаривают, папочка! — раздался мальчишеский голос слева. На сей раз отца прервал Чарли, старший сынишка.
— Почему не разговаривают? — возмутилась Берти, шестилетка. — Ведь мистер Эд умеет говорить!
— А можно мне еще колы?
— Мистер Эд на самом деле не существует, тупица! Это придуманная лошадь! — фыркнул Чарли со знанием дела.
— Ага! — страшно закричала Берти. — Вот и те две лошади, что торчат посреди папиного луга, тоже придуманные! — Девочка швырнула в брата пластиковый стаканчик. — Я правильно говорю, пап? Твои лошади придуманные?
Генри как раз собирался ответить, когда завопила Мадлен:
— Все лошади настоящие! Вот Блэки, он же не придуманный! И это самый лучший пони в мире! Самый-пресамый! Мамуль, ведь Блэки не придуманный? Нет?
— Детка, Чарли говорил не о Блэки, — мягко отозвалась Маффи, надеясь, что это успокоит разволновавшуюся дочь.
— Нельзя говорить «самый-пресамый»! — назидательно сказала Берти. — Это неграмотно.
— Так Блэки — настоящий? — настаивала Мадлен.
— Боже правый! Рехнуться можно! — простонал Генри, закатив глаза. Бумажная корона на его голове съехала на сторону. — Я всего лишь пытался рассказать вонючий анекдот, но меня никто не слушает! Дайте мне закончить этот хренов анекдот и можете спорить хоть до посинения!
— Думаю, и пытаться не стоит, — улыбнулась Маффи. — Хочешь еще стакан вина?
Она передала бутылку Максу, который долил Генри кларета. Генри улыбнулся брату.
Макс обожал встречать Рождество в Англии, в огромной и шумной семье Генри.
— А папа сказал «хренов»! — ухмыльнулся Чарли. — Теперь он должен бросить в семейную копилку целый фунт!
— Два фунта! — подхватила Берти, с восторгом глядя на то, как пузырящаяся кола переливается через стенки стакана и стекает прямо на белую скатерть. — Он также сказал «вонючий»! А разве анекдот бывает «вонючим», а, дядя Макс?
Дабы закрыть тему, Генри встал и поднял бокал с вином.
— Всех с Рождеством!
Сделав глоток, он стал выбираться из-за стола.
— Ты куда? — спросила Маффи.
— Пойду в кабинет, посижу в тишине. Если понадоблюсь, приходите. — Генри поцеловал жену в нос. — Возьму кроссворд, чтобы не было скучно.
— Если кроссворд не поможет, возвращайся к нам. Мы тебя развлечем! — пообещал Чарли.
— А как же подарки? — завопила Мадлен.
— Подарки? Хм… — Генри сделал вид, что глубоко задумался. — Полагаю, это можно устроить. Если оставите отца на двадцать минут в покое, каждый получит по подарку.
— На целых двадцать минут?! — в ужасе взвыли дети.
— Да-да, именно на двадцать, — подтвердил Генри. — А когда я — в полной тишине! — допью свое вино, тогда, может быть, каждый из вас получит свой подарок.
— А что нам делать эти двадцать минут? — в отчаянии спросила Берти. — Это же так долго?
— Можете помочь маме убрать со стола, — предложил Макс. — Так, Чарли, собирай тарелки. Можешь позволить Титусу и Борису их вылизать. Чем раньше приступим к уборке, тем быстрее получим подарки.
Для Макса ферма брата была чем-то вроде убежища. Священным местом. Домом отдыха.
Генри унаследовал ферму и замок от отца, первого мужа матери Макса, который скончался целых десять лет назад. Земли оказались довольно плодородными, но ферма давно обветшала и представляла собой несколько сараев с загонами да старый амбар с трухлявой крышей. Зато замок был удивительным, с виду почти сказочным. Его построили в семнадцатом веке, и с тех пор строение не утратило ни одной башенки, ни единого камня кладки.