Любимец Богов
Шрифт:
Я засопел – похоже, начинался насморк, голова становилась все тяжелей, глаза слипались. Все от полноценной и бурлящей жизни, о которой многие мечтают. Променял бы я ее на скучную, но стабильную работу без нервных потрясений? Я пожал плечами и схватился за первую ступеньку в стене. Лестница вела наверх, сквозь подобный лаз я попал в это подземелье.
Не променял бы, зачем обманывать себя. Салазам, так смешно и бесполезно погибший на городской площади, сказал верную вещь – там, в реале, у нас не было шансов. Зато хотя бы здесь мы можем быть кем-то большим, чем просто
Последняя ступенька. Я напряг ноги, облокотился спиной о стену, поднял руки вверх и уперся ладонями в люк. Мышцы напряглись, по лбу струился пот – сил не хватало, тяжелая деревяшка никак не хотела поддаваться. Я поднатужился, надавил сильнее, зажмурился – люк поддался, немного сдвинулся, на лицо посыпался песок вперемешку с глиной, высохшей травой и землей. Еще немного, еще чуть-чуть – деревянная крышка, будто от гроба, приподнялась. Я поставил одну ногу на ступеньку повыше, вторую. Навалился на люк, отбрасывая его руками прочь, выпрямляя ноги. Запястья онемели, мышцы забились. С гулким стуком крышка отвалилась, я жадно вдохнул свежий воздух. Прохладный, морской аромат. Попытался протереть лицо, лишь размазал грязь, но смог открыть глаза. Вылез наружу, наконец выпрямилась – затекшие суставы хрустнули, боль и онемение в пояснице растворилась. Я стоял и смотрел, как шумное море разбивается о причал Даште-Мура.
Глава 32.
Я стала марионеткой.
Вокруг темные коридоры из однотипных халуп, что строили портовые владельцы для своих рабов. Говорят, в одной такой деревянной избе раньше жили по пять семей. В туалет ходили по расписанию, а из-за одной украденной картофелины могли и зарезать.
Эти уроды, с моралью зверей, напали на меня не здесь. Когда я выходила из центра, один выскочил из какого-то барака прямо на развилке, на дорогу, что вела домой. Господи, домой. Он стоял, покачивая мечом, щурился. Что он тогда сказал? Не помню.
Сзади меня схватил его приятель. Жилистый, он взял меня за шкирку, словно котенка. Шепнул прямо в ухо, даже приказал, идти за ними. Изо рта, наполненного гнилыми желтыми зубами, пахло чем-то кислым. Я ударила ногой назад, как учил отец. Каблук врезался уроду в яйца, он согнулся, зашипел. Удалось вырваться, и я метнулась в другую сторону, в район, где живут одни аристократы. Но оттуда шел их третий приятель. Свободной оставалась одна дорога – в порт, мимо Трущоб. Зачем я туда побежала? Другого выхода не было.
Я неслась, не выбирая дороги, чувствуя, как дышат в затылок. Паладины Картеля не славились своей быстротой, но и я была не ланью. Целый день в заботах, ноги устали. Меня схватили на улице, отделяющей портовую зону от Трущоб. Один урод, самый высокий, похоже, главарь – он ударил в бедро, я повалилась наземь. Тут же налетели его дружки, скрутили, сорвали с шеи амулет связи. Господи, я даже не успела сказать отцу, где я, лишь крикнула, зовя на помощь.
Они затащили меня за угол, в тупик из трех давно заброшенных халуп. Не церемонясь, ощупали грудь, спину, спустились ниже. Их пальцы оставляли на моей белой коже красные следы. Я попятилась назад, споткнулась, ударилась головой о стену, прижалась к ней спиной. Выхода не было.
Я стояла перед тремя паладинами. Борцами за благородство, как описывал их глава Картеля на открытых собраниях. Отец рассказывал, какие порядки царят у них в альянсе, и предупреждал, что нужно держаться от них подальше. Я закричала - самый здоровый отвесил мне оплеуху. Голова дернулась, щека горела. Я расправила юбку, ставшую сразу слишком короткой. По голой коже пробежали мурашки.
– Ну что, девочка готова, да? – сказал главарь и растянул в усмешке уголки длинного рта. Паладин подошел ближе, приобнял меня и коснулся мокрым языком мочки уха.
Я стала куклой. Стояла перед ними, поникшая, с опущенным плечами, и настороженно смотрела, как главарь гладит меня запястью.
– Красивая девочка. Будешь умницей, и мы тебя не обидим, - прошептал паладин, дотрагиваясь до моей груди. Мне хотелось броситься на него, ударить в шею, вырвать кадык, вцепить ногтями в глаза. А потом убежать. И нестись, не останавливаясь, до центральных улиц Даште-Мура. Ставших сразу такими родными, такими любимыми. Добежать до отца, до его друзей из Синдиката. Но я не могла. Тело сковало ледяными жгутами. Я оцепенела.
– Ну что, тянуть не будем? Я первый, парни, так что подвиньтесь, - выплюнул паладин. Жесткая рука покровительственно взяла меня за подбородок, серые пронзительные глаза наслаждались моим смятением и испугом. – Девочка-то ничего, остренькая должна быть. Как мне и нравятся.
Я представила, как кусаю паладина за руку. Его волосатые руки забиваются в рот, но я сжимаю челюсти, зубами прорезая грубую кожу. Представила, как брызжет кровь, и он кричит, задыхаясь от ярости и боли.
– Ну что, раздевайся, тогда не обижу. Давай, сама, - сказал паладин, чуть отступая от меня. Его дружки вытащили длинные, изогнутые кинжалы. Сталь терялась в тумане.
Мои пальцы завозились с первой пуговицей легонькой курточки. Отец подарил мне ее, сшитую на заказ, на прошлый день рождения. Невесомая, но теплая, она хорошо согревала вечерами. Только бы не порвали, подумала я.
– Хорошо, умница. Постараешься, мы тебя и к себе возьмем. Подарим что-нибудь, да хоть колечко какое, - усмехнулся паладин и облизал пересохшие губы. – Дальше.
Неужели нельзя ничего сделать? Неужели здесь нет ни одного стражника? Конечно нет, стражники Гвардии не заглядывают в эти районы, не считая нужным защищать отребья, которые здесь живут. Да и зачем?
Как же после этого жить? Я расправилась с последней пуговицей, сняла курточку. Безвольной тряпкой ткань повисла у меня руке, сползла вниз, упала на землю.
– Так-так… Давай же… - довольно зажмурился паладин. Его дружки переминались с ноги на ногу, пытаясь сдержаться.
Может быть, все это кончится быстро? Да, хоть бы так и было? А потом я просто забуду, и этого как бы и не было. Соберусь, оденусь, и побегу к папе. Или заползу в какую-нибудь щель, спрячусь. Да хоть бы и здесь. Лишь бы не было видно этих самодовольных рож.