Любимец Гитлера. Русская кампания глазами генерала СС
Шрифт:
Тысячи английских и американских летчиков-истребителей, отныне освобожденных от ночных боев, находились все или на краю или же на дне опьянения в час, когда наш «Хенкель» пересекал их бывшие зоны безопасности и наблюдения. Это была действительно уникальная ночь из всех возможных, чтобы попытать счастья.
И потом, кто бы мог представить, что какой-либо одинокий самолет со свастикой на фюзеляже по-прежнему еще так отважно пролетит над Голландией, Бельгией и целой Францией, тогда как война закончена?
На самом деле мы
Я смотрел на пробегавшую подо мной чернеющую землю. В темной массе ночи проезжали машины со всеми зажженными фарами. Блестели малые города, похожие на горящие коробки спичек. Повсюду, должно быть, пели и пили…
Было примерно час ночи, когда я заметил тревожное явление: сильный свет зажегся позади нас и шарил по небу. Мое сердце заколотилось сильнее…
Несмотря на все земные празднования, нас обнаружили. Теперь огни горели на нашей высоте, другие загорались далеко впереди нас. С аэродромов взметнулись огромные квадраты света. Взлетные полосы сверкали как белые простыни. Наш самолет шел на предельной скорости, чтобы избежать этих проклятых огней.
Но все время загорались другие прожекторы, протягивая вверх свои лапы, чтобы схватить нас. Блики света плясали вокруг наших крыльев. Начало потрескивать радио. Союзнические аэродромные службы запрашивали нас. Мы ничего не отвечали и летели быстрее.
Подо мной находилась Бельгия. Там был Антверпен, сверкавший среди первой ночи мира. Я думал о наших реках, дорогах, о всех этих городках, где я выступал, о долинах, холмах, об этих старых домах, которые так любил! Весь этот народ был там, под моим темным самолетом, этот народ, который я хотел возвеличить, облагородить, привести к пути величия.
Слева от себя я увидел огни Брюсселя, большое черное пятно Суаньского леса, где был мой дорогой дом.
Ах, какое несчастье быть побежденным и видеть, как рушится твоя мечта! Я сжимал челюсти, чтобы не плакать. Вот так, среди ночи и ветров, преследуемый горькой судьбой, прощался я с небом моей Родины.
Теперь мы пролетели Лилль. По-прежнему нас дергали аэродромные прожекторы. Но, чем более продвигались мы к югу, тем больше была надежда избежать смерти. Мы приближались к Парижу, над которым наш «Хенкель» пролетел на очень низкой высоте. Я рассматривал улицы, площади, серебристые как голуби.
Мы еще жили! Мы пролетали над Босом, Луарой, Вандом. Вскоре мы подлетели к Атлантике.
Однако летчики с беспокойством переглядывались. Определенно, мы меньше рисковали быть сбитыми зенитками союзников или ночным истребителем. Кончалось горючее.
Ночь была ужасно темной. Я с тревогой всматривался в землю. Светящиеся стрелки показывали пять утра. Призрачный свет рассеял тень. Я сразу же узнал его! Это было устье Жиронды. Мы были на правильном
Горючего становилось все меньше. В голубоватом свете панели управления я всматривался в напряженные лица пилотов. Самолет, сбавляя скорость, снижался.
Мы прошли напротив Аркашона. Когда-то я жил там среди пахучих сосен. Порт был освещен словно 14 июля. Мы издалека наблюдали за ландами, продырявленными пятном Бискаросского пролива.
«Хенкель» начал часто чихать. Один из летчиков принес нам спасательные жилеты. Горючее подошло к нулю, с минуты на минуту мы могли упасть в море.
С напряжением, жегшим мне нервы, я изучал возможную линию Пиренеев. Медленно высвечивался день. Должны были виднеться вершины гор, но мы их не видели.
Моторы самолета все более и более сбивались с ритма. На юго-востоке небо обвела голубоватая полукруглая линия: там была горная цепь Пиренеев! Дотянем ли мы до испанского побережья?
Из-за бури мы прошли около двух тысяч трехсот километров. Нам пришлось бросить аппарат на левое крыло, затем на правое, чтобы пролить в моторы последние литры горючего из баков.
Я хорошо знал район Биариц и Сен-Жан-де-Люз. Я различил слабо белеющий изгиб Пиренеев в устье Бидассоа.
Но самолет не хотел лететь, почти касаясь воды. Нам предстояло погибнуть в двадцати километрах от иберийского берега. Пришлось пустить красные сигнальные ракеты: два военных катера направились к нам со стороны французского берега.
Какая трагедия! И это тогда, когда вдали мигал испанский маяк!
Странно и необычно было видеть под собой хребты волновых барашков и совсем близкое плещущее море, готовое поглотить тебя! Но мы пока не падали. Берег приближался, подгоняя нам навстречу свои скалы, черно-зеленые камни, едва выступавшие из мрака.
Внезапно летчик поставил самолет в вертикаль, почти полностью перевернул его, ужасно взревели моторы, собрав последние капли горючего, затем аппарат бросился поверх скалистого склона, с ужасным шумом срезая несколько красных крыш.
Мы не успели ничего подумать. Как молния мелькнула песчаная лента. Со скоростью двести пятьдесят километров в час «Хенкель» скользнул брюхом. Я увидел, как взорвался правый мотор, сверкнувший огненным шаром. Аппарат перевернулся и рухнул в море среди волн.
Вода хлынула в раздавленную кабину и наполовину приподняла нас. У меня было пять переломов. На пляже Сан-Себастьяна гражданские полицейские в двуколках бегали туда-сюда между виллами и отелями.
Испанцы, голые, как жители Таити, вплавь устремились к нашему упавшему самолету. Они подняли меня на одно крыло на мотор, затем на спасательную лодку. Причалил спасательный медицинский катер. На этот раз война была действительно закончена.