Любимец века
Шрифт:
– Юрушке не продлил бог жизни. А сколько добра людям вокруг сделал! И автобус теперь ходит, и строительство у нас, Веришь ли, услыхала утром по радио, - как колуном по голове! Чужой был, а дороже своего.
Немного погодя опять:
– Спасибо Юрушке: щепками на всю зиму запаслась.
А щепки-то от домика-музея, который поставили теперь на месте прежней гагаринской усадьбы! Посмертное невольно переносится ею на недавно еще живого...
ОТРОЧЕСТВО
Немцы ушли. Гагарины перебрались из землянки о избу.
Утром Юра услышал протяжный звук, подумал, что идут немецкие машины, испугался и вдруг понял: мать поставила самовар!
Изба была полупуста. Все вокруг носило следы заброшенности. Под старым ватным, из красного сатина одеялом лежали только они с Бориской. Валентина и Зою немцы успели угнать в Германию. Правда, по дороге оба бежали, дождались Советской Армии, стали бойцами - Зоя ветеринаром при кавалерийской части, а Валентин в танке, башенным стрелком, - но обо всем этом в Клушине узнали намного позднее. Отец ушел служить нестроевым в гжатском госпитале. А когда фронт двинулся на запад, сторожил военные склады. Анна Тимофеевна с младшими сыновьями оставалась пока в Клушине.
Возвращалось прерванное детство. Довоенная школа сгорела, Ксения Герасимовна ютилась всеми четырьмя классами в двух комнатках попова дома. Помните священника Дмитрия Клюквина, которого «наладили» клушинские школьники во время революции? Так вот его дочь, одинокая старая дева Вера Дмитриевна, и была хозяйкой уцелевшего домика, в котором читать учились по «Уставу пехоты», а на арифметике манипулировали гильзами от патронов.
Женя Дербенков рассказывает:
– После уроков приходилось помогать матерям в колхозе. Юра часто пас телят, а я свиней. После немцев повсюду было полно боеприпасов. Ходили мы в Вельковский лес с мальчишками, разряжали потихоньку снаряды. Как? А очень просто: сядем верхом на снаряд, в руках зубило, молоток, бьем, потом отвинтим головку. Как-то на плесе решили взорвать. Кроме меня, в этой затее участвовали Юра Кулешов, Коля Белов, Юра Гагарин и Толя Гольцов. Насыпали полную фуражку пороху... Удивительно, как уцелели! Жили голодно, трудно, подкармливали нас на солдатской кухне, пока стояли войска. Но все равно мы были счастливы!.. Как Юрка учился? Все быстро схватывал. Идет контрольная, он едва вопросы переписал, как уже и сдает. По литературе тоже - раз прочел и помнит. Мать его Анна Тимофеевна бранилась: «Да сядешь ли ты заниматься как все дети!»
Позже Алексей Иванович разобрал избу и перевез сруб на окраину Гжатска, на улицу Ленинградскую.
Я разговаривала с теперешним завучем той школы, где проучился первую зиму Юрий Гагарин. Геннадий Тимофеевич человек моложавый, подвижной, с отработанной дикцией. Гагарина в детстве он, конечно, не знал. До полета видел несколько раз на улицах: «Вон, - говорят ему, - летчик идет, наш ученик Юра Гагарин». Это не очень останавливало внимание: из каждого маленького русского городка вышли свои летчики, инженеры, артисты, а из некоторых даже писатели или заместители министров.
Но в день полета, когда Геннадий Тимофеевич сидел у себя над делами и услышал сообщение по радио, он первым помчался на Ленинградскую улицу, в домик Гагариных, где не застал родителей, а лишь маленькую племянницу Тамару, которая училась у жены Геннадии Тимофеевича. Тамара дала ему Юрины грамоты и книгу Степана Злобина «Степан Разин». Насчет гармошки засомневалась; отдавать или нет? А через полчаса приехал человек из Смоленского музея и увез эту гармонь...
Юрий вернулся в Гжатск уже героем. Их познакомили. Гагарин стеснялся, он казался вообще очень застенчивым. Когда во время встречи в одной школе его стали звать в другую, он повел глазами на свою учительницу: «Как Елена Федоровна скажет?»
РАССКАЗ УЧИТЕЛЬНИЦЫ. ШКОЛЬНЫЕ ГОДЫ
...Вошла пожилая женщина, румяная, улыбающаяся, седые волосы прибраны под голубым газовым платочком. И так шел к ней этот незабудковый цвет, такая она была добросердечная, излучающая спокойную ласку, что не улыбнуться ей в ответ было просто невозможно.
Елена Федоровна Лунова. Учительница. Всего несколько лет как на пенсии. Скучает? Да нет. В интернат к своим ребятишкам ходит. И вообще все вокруг свое, знакомое. И на учительские конференции ее приглашают...
Семью Гагариных знает издавна, можно сказать, с детства.
– В пятидесятые годы, - говорит Елена Федоровна, - стала я заведовать начальной базовой школой при педучилище. По-моему, это была очень интересная и полезная форма: студенты училища имели свою школу. Они часто давали уроки и вообще привыкали к ребятам, присматривались к труду педагога. Ведь чтоб быть учителем, надо иметь талант. И чем раньше узнаешь про себя - есть он или нет его, - тем лучше для своего будущего. Мы и учителей потом старались подбирать из лучших выпускников.
В это самое время иду я как-то по улице и вижу как будто знакомое лицо. «Ты ли это, Нюра?» Мы с ней обнялись. Оказывается, она с детьми недавно сюда переехала. Жили еще в землянке, но уже перевезли сруб из Клушина и собирались ставить свой домик на новом месте. «Я к тебе, Елена Федоровна, своих двух младших приведу. Ты уж их, пожалуйста, возьми». Я ответила: «Приводи».
И вот на другой день Анна Тимофеевна приводит двух мальчиков-погодков: Юрку и Бориску. Смотрю на старшего. В сером костюмчике: мать перешила из своей старой хлопчатобумажной юбки. Потупился, а глаза плутоватые, быстрые. «Ты его в хорошие руки передай, - просит Анна Тимофеевна, - чтоб не забаловался». Младший на вид был поспокойнее, попокладистее. Он пошел во второй класс, а Юра в третий. Там Ника Васильевна преподавала, наша выпускница. Вот она уж учитель, как говорится, милостью божьей! Никогда голоса не повышала, не сердилась, а слушали ее ребята раскрыв рты, так им было интересно.
Все у нас в школе тогда было еще самодельное. Вместо парт столики, а перед ними на двух чурбаках доска-скамейка. Мальчишки иногда выдирали гвозди, которыми доска держалась на чурбаках, и вдруг посреди урока - бух на пол! Тут уж не обходилось без Юры Гагарина. Он был мальчишка подвижной, шаловливый. Но передалась ему и матвеевская деликатность, мягкость характера. Помещение у нас было маленькое, сидели по трое. Сначала Нина Васильевна посадила Юру в глубине класса, но скоро поняла, глаз с него спускать нельзя. Если и не озорничает, то достанет потихоньку из стола книгу и смотрит себе в колени, читает. Читал больше старые журналы; что попадалось под руку. Перевели его на ближнюю парту. И помню, вместе с Пашей Дешиным сидела с ними третьей такая маленькая девочка Анечка, самая крошечная в классе, ее легко было обидеть. Но Юра ее оберегал, провожал до дому - им в одну сторону было идти, - и даже раза два я видела, что несет ее сумку с книгами. Сумки были матерчатые, матери сами шили. У нас вообще в школе не существовало антагонизма между девочками и мальчиками, все дружили. Но даже и на этом фоне Юра относился к маленькой Анечке трогательно.
Возле школы бомбой разбило здание, и после уроков школьники разбирали его по кирпичу. Младших ставили на конвейер, старшие грузили. Стоят эти малыши, как муравьишки, цепью и по крошке, по песчинке, гору разбирают. «Посмотрите, - сказала потихоньку Нина Васильевна, - как Юра Гагарин о своей подшефной заботится»,
В самом деле. Стоят Паша и Юра, а между ними Анечка; если кирпич побольше, они его друг другу передают мимо нее.
Но огорчений с ним тоже хватало. Уже когда он стал нашим депутатом, как-то спрашивает: «Елена Федоровна, какая у вас пенсия?» Я отвечаю: «Пятьдесят восемь рублей. Мне начисляли еще до повышения зарплаты учителям».
– «Несправедливо, - отвечает.
– Один я портил вам нервов на сто рублей в месяц. Это надо исправить». Разговор у нас был за два месяца до его гибели.