Любимец женщин
Шрифт:
К тому времени я не видела его целых два года. Мне было тогда девятнадцать. Пока мы плыли к крепости – а плыли мы минут сорок пять, – я все стояла на носу лодки, не замечая летевших вокруг брызг. Одета я была во все черное, будто вдова.
Мы встретились в большом зарешеченном коридоре. Его ввели, мы сели на стулья по разные стороны перегородки. Я ожидала увидеть скелет, но Красавчик ничуть не изменился – вернее, даже округлился и разрумянился. Впрочем, он сказал, что кормят здесь хорошо и что он лизал сапоги всем подряд ради добавки, – в общем, эту тему можно закрыть. Его обрили наголо, и я сказала,
На свидание нам отвели двадцать минут с правом дважды поцеловаться. Но он этим правом не спешил воспользоваться. Он вообще едва смотрел на меня, усиленно надзирая за своим надзирателем, находившимся в десяти шагах от нас. Наклонившись вперед, Красавчик говорил со мной заговорщицким шепотом, судорожно торопясь уложиться в убегавшие минуты. Я тоже наклонилась вперед, прижавшись лбом к решетке, но половину сказанного так и не расслышала.
Он прекрасно понял, что я не в восторге от его деятельности.
– Блин, да говорю же тебе, что я не виноват! – шептал он. – Ну ты же меня знаешь: все ляльки и так мои – только свистну. Да на кой мне нужно было ее силой брать?
– А меня ты разве не силой взял – в первый-то раз? – напомнила я.
– Тебя – другое дело. Тебя я по любви, – ответил он.
Тут я, само собой, размякла и клюнула на его треп. В общем, началась старая песня: "Вкалывай, поняла? Вкалывай! Чтобы вылезти отсюда, нужны бабки". Я не поняла, что он такое затеял, но спросить побоялась – еще, чего доброго, охранник услышит. Впрочем, Красавчик сам объяснил:
– Ты только зашибай монету, остальное – моя забота. Когда понадобится, дам знать.
Мне настойчиво советовали не тянуться к нему через перегородку до конца свидания, но, поскольку оно кончилось во всех смыслах, я положила свою руку на его, сделав знак глазами: мол, можешь на меня рассчитывать.
Он удалился тем же коридором, каким пришел, так и не поцеловав меня. Все ясно: он теперь думает только о себе, и даже если вылезет из этой крысиной дыры, как прежде у нас уже не будет, и сама я не прежняя. Разошлись наши дорожки. На обратном пути в гавань я, откинув вуалетку, подставила лицо всем ветрам. Нет, мне даже не было горько. Только немного пусто на душе.
Ошибается, однако, кто думает, что я, охладев, решила бросить свою любовь в беде. Я не какая-нибудь там вертихвостка. Тем же вечером я, надев длинное платье цвета слоновой кости, с вырезом на спине до самой развилки на заду, уложив волосы локонами а-ля Грета Гарбо, обвесившись всей своей бижутерией и убийственно накрасив губы, спустилась в зал "Червонной дамы", где под сверкающими хрустальными люстрами превратилась в старую добрую Белинду, по случаю чего Мадам предложила выпить шампанского.
Последующие четыре года начиная с того вечера я без устали трудилась каждую ночь, отдавая себя без остатка, и экономила на всем, лишь бы собрать на побег Красавчику. Правда, вспоминая о нем все реже и реже, я дошла до того, что влюбилась в другого и кайфовала в его объятиях, но я никогда – да покарает меня огнем, если я вру. Пресвятая Дева, которая простила меня однажды, – никогда не забывала о данном ей обещании.
Я наряжалась как принцесса; меня окружали страстные обожатели и роскошь; меня не касалась мирская суета, я была так счастлива в эти годы, а дни летели до того похожие один на другой, что все воспоминания перемешались. Помнится парусник в океане – бело-голубой треугольник, я наблюдала за ним с балкона комнаты. А еще бал-маскарад. И чарльстончик: "До прихода мамочки – ни-ни!". Дикий хохот на кухне во время традиционных полдников. И путешествие в поезде в Баньоле, к умирающей Демоне. Я тогда опоздала. Париж, вечер, огни ярмарки. Еще поездка в Кассис – это около Марселя – на восемь дней с одним судовладельцем. Мадам пожелала взять меня с собой в качестве компаньонки. А еще розыгрыши с двойняшками – Ванессой и Савенной из "Червонной дамы", когда их еще не научились различать. Каникулы за казенный счет. Война в Испании. Маяк, куда я больше не поднималась.
И вот однажды утром Джитсу обнаружил в почтовом ящике у ворот письмо без штемпеля. Адресованное мне.
В нем говорилось:
"Мадемуазель!
Я должен передать вам важное известие от одного человека. От кого – сами знаете. Нужно тридцать тысяч. Сможете больше – еще лучше. Жду вас сегодня вечером, в семь, у шлюзов канала Мено. Я буду сидеть с удочкой, в красной косынке на шее.
Привет".
Мадам отправилась за моими деньгами – она хранила их в банке – ближе к вечеру. Я могла бы больше, но она предупредила:
– Дашь этой гниде хоть на сантим больше, выплачу все, но тогда собирай чемоданы.
Происходило это в начале августа. Было еще совсем светло, когда Джитсу повез меня в нашем служебном «шенаре» к шлюзам. Тип в красной косынке, свесив ноги, сидел на берегу канала в полном одиночестве: в руках длинная удочка. «Рыбак», не вставая, велел мне положить деньги – я их в газету завернула – в корзину для рыбы. Но я деньги сразу не выложила. Взгляд у него был настороженный, зажатый в зубах окурок трясся – можно подумать, этот тип увидел страшную угрозу для себя.
– Я три года сидел вместе с Красавчиком и возвращаться туда не хотел бы, – сказал он. А затем добавил: – Через несколько дней он рвет когти. Когда сможет, встретится с вами, но будет это не скоро. Велел вам не беспокоиться.
Я поинтересовалась, чем этот тип докажет, что прислан моим дружком и не прикарманит денежки.
– Положили бы вы их куда я просил, так давно бы уже убедились, – ответил он.
На дне корзины для рыбы не было и намека на рыбу, зато лежала сложенная вчетверо пачка из-под дешевых сигарет. Вот что написал на ней Красавчик:
"Жожа!
Если увидеться больше не суждено, помни, что твой Эмиль счастлив в дальних краях благодаря тебе. Смотри не проболтайся, потому что, если я влипну, мои ребята тебя прибьют. Это я тебе обещаю".
"Что ж, в конце концов так даже лучше", – подумала я. Напиши он что-нибудь менее хамское, я бы тогда пластом легла, чтобы еще больше ему помочь – уж я себя знаю. А так, выходит, меня бросили. Я разорвала его бумажку, стараясь касаться ее как можно меньше, и выбросила обрывки в воду.