Любимовка.Пьесы
Шрифт:
МЕТАЛЛИЧЕСКИЙ ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Внимание! Сработала пожарная сигнализация! Внимание! Сработала пожарная сигнализация!
АЛЬМИРА. Сидите, сидите. Это что-то поломалось у них, наверное.
МЕТАЛЛИЧЕСКИЙ ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Внимание! Сработала пожарная сигнализация! Внимание! Внимание!
АЛЬМИРА. Учебная по-любому.
МЕТАЛЛИЧЕСКИЙ ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Пожарная сигнализация! Внимание! Сработала…
АЛЬМИРА. Ладно, давайте, гуськом встаем, сначала задние столы.
МЕТАЛЛИЧЕСКИЙ
ТОЛСТЫЙ. У нас там четверо на капельницах, сгонять?
МЕТАЛЛИЧЕСКИЙ ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Внимание! Внимание!
АЛЬМИРА. Пусть лежат.
Глухая темнота. Чья-то невидимая рука включает свет – противно-голубой. Моисей открывает глаза, щурится от боли, закрывает лицо рукой. Начинается копошение – другие скрипят пружинами кровати, издают гортанные звуки, зевают. Моисей опять открывает глаза, смотрит долго-долго на потолок, на знакомую щербинку, напоминающую голову пса. Спускает ноги с кровати, задевает неприятно холодный ламинат, влезает в тапки. Встает. Поворачивается к голому, без штор, окну – он к нему ближе всех. В окне отражается лампа, но если сильно постараться – можно увидеть дым мусоросжигательного завода.
Комната отдыха. Бумажные, посеревшие от пыли и времени снежинки, забытые здесь на целый год. Книжный шкаф подпирает холодильник, все книжки кто-то обсессивно сложил согласно цветам и размерам. На тумбочке бубнит старый, зато большой телевизор. Моисей сидит напротив него в зеленом кресле. Незаметно – дверь вынесли пять лет назад – входит Валя.
ВАЛЯ. Моисей, айда целоваться.
МОИСЕЙ. Отстань, Валя.
ВАЛЯ. Ты жених мой.
МОИСЕЙ. Ты почему не в молельной комнате?
ВАЛЯ. Я уже помолилась. И за тебя помолилась.
МОИСЕЙ. Че-то не помогло.
ВАЛЯ. Любимый!
МОИСЕЙ. Валя, тебе шестьдесят, а мне сорок три. Ты это, почувствуй разницу.
ВАЛЯ. Ты же не помнишь, сколько тебе.
МОИСЕЙ. Да еб твою мать, Валя! Я смотрю развлекательную передачу.
ВАЛЯ. Все равно тебе здесь до гробовой доски лежать, надо как-то жизнь личную устраивать.
МОИСЕЙ. Это тебе до гробовой, Валя. Ты – недееспособная.
ВАЛЯ. Поди думаешь, приедет принц за тобой на белом коне, заберет тебя в царский чертог? Я тоже так думала. Лет двадцать назад. Я знаешь какая красивая была? У меня рыбки были золотые, три штуки. Ева, Надежда, Любовь.
МОИСЕЙ. Почему Ева, не Вера?
ВАЛЯ. Я люблю все необычное.
МОИСЕЙ. А рыбки где – съела?
ВАЛЯ. Не смешно. Меня Гад Павлович в карцер посадил. За то, что я губы красила.
В комнату входит главврач – худой высокий мужчина с незапоминающимся лицом.
ГЛАВВРАЧ. Как самочувствие?
МОИСЕЙ. Владислав Павлович, на меня сегодня Валя сок пролила, и я все вспомнил.
ГЛАВВРАЧ. Интересно.
МОИСЕЙ. Я вообще все-все вспомнил. Я вспомнил как сок этот пил на улице Чкалова, дом пять, квартира сто двадцать один. Клеенка такая с шишечками на столе кухонном, я пью сок, разбавленный, потому что изжога – стопроцентный нельзя, жена не разрешает. Я пью, и телевизор работает, «утренний экспресс» передача. И там в конце всегда конкурс на три вопроса, можно позвонить и выиграть билет в кино. И я ответ на первый вопрос знаю, на второй знаю. И вот уже третий, но надо на работу – у нас в бюро вход по пропускам, и там время отмечается, а потом из зарплаты могут вычесть, если три раза позже восьми пришел.
ГЛАВВРАЧ. Интересно.
МОИСЕЙ. Меня все заждались уже, наверное, Владислав Павлович. Ну, я пошел?
ВАЛЯ. Никакой сок я на него не проливала. Я сок не пью, тама консерванты.
ГЛАВВРАЧ. Моисей, понимаете, это в любом случае – освидетельствование, справки, что вы – это вы, от жены, от знакомых… (Пауза). Да и сок на вас никто, оказывается, не проливал. (Подмигивает «невесте» Моисея).
МОИСЕЙ. Ну и сука ты, Валя.
Глухая темнота. Чья-то невидимая рука включает свет – противно-голубой. Моисей открывает глаза, щурится от боли, закрывает лицо рукой. Начинается копошение – другие скрипят пружинами кровати, издают гортанные звуки, зевают. Моисей опять открывает глаза, смотрит долго-долго на потолок, на знакомую щербинку, напоминающую голову пса. Спускает ноги с кровати, задевает неприятно холодный ламинат, влезает в тапки. Встает.
Моисей и Прораб курят на детской площадке возле детского сада. Оба сидят на двух больших мухоморах, с пеньком-ножкой и шляпкой из раскрашенного тазика. Моисей докуривает и, в поисках необычных ощущений, идет к высокой горке, спускается с нее, доезжает до середины железного склона и дальше помогает себе ладошками.
МОИСЕЙ. Ты принес?
ПРОРАБ. Принес. (Шуршит пакетом, достает двухлитровое «Жигулевское» и два пластиковых стаканчика).