Любимые дети, или Моя чужая семья
Шрифт:
Она наморщила нос:
– Там песок попадается.
Мне казалось, что работы слишком много, но я не возразил, когда она взяла пакет со шпинатом и передала мне.
Мы бродили между полками, и она кое-что клала в свою тележку, кое-что – в мою. Мне было не по себе. Слишком она милая, словно Дон или кто-то дал ей денег, чтобы хорошо обращалась со мной. Что-то тут не так.
– Где ты живешь? – спросила девчонка.
– В Серф-Сити.
– Правда? Я остановилась в Топсейл-бич.
Мы практически соседи!
– Почему
– По пути с делового свидания, – сказала она. – Как насчет тебя?
– То же самое, – солгал я.
– Послушай…. – Она вдруг остановила тележку перед яйцами. – Я из Ашвилля и не знаю здесь никого. Как насчет того, чтобы приготовить тебе что-нибудь сегодня вечером? Ужин, например?
– Зачем?
Девчонка пожала плечами:
– Здесь у меня не слишком много друзей. Собственно говоря, вообще нет.
– Не стоит, спасибо.
Прежний Кит отдал бы все за несколько часов с крошкой вроде нее.
– О, брось! Пожалуйста! Обычно мне не приходится умолять парней провести время со мной.
У нее нет друзей в Топсейле, значит, пока сойду и я. Потом она встретит какого-нибудь перца, и саенара, Кит. Я могу обойтись без этой боли. И мне все равно сейчас не до того.
– Спасибо. Просто я живу сейчас не в самом приличном доме.
Она склонила голову набок:
– Прости, что лезу не в свои дела, но ты не из тех людей, кто пострадал при пожаре, о котором я слышала?
Я отвел глаза.
– Зависит от того, о каком пожаре ты слышала, – злобно прошипел я.
– Прости, – сказала она. – Это слишком личное.
– Нет, все в порядке. Пожар в церкви.
– Но ты по-прежнему хорошо выглядишь. Вряд ли ты так считаешь, но мне нравится.
О черт, как хотелось этому верить. Но в трейлере было зеркало. И я знал правду. Какую игру она ведет, черт возьми?
– Пережить такое… пожар, да еще долгое выздоровление… должно быть, тебе тяжело пришлось.
– Прости, мне пора, – сказал я и стал проталкиваться мимо нее.
– Я все сделала неправильно, – вырвалось у нее.
Я остановился. Ничего не мог поделать с собой.
– О чем ты?
– Я слишком на тебя насела. Должно быть, ты выбит из колеи.
– Ничего подобного.
– Видишь? Я опять…
– Слишком много о себе воображаешь. Ты не настолько могущественна.
Она схватилась за мою тележку:
– Меня тоже ранили.
В этих синих глазах можно утонуть…
– Единственная разница в том, что мои шрамы в душе. Но я знаю, как это бывает.
– Ты и гребаной сотой доли всего не понимаешь.
Щеки девчонки покраснели.
– Ладно. Прости, что расстроила.
Она отпустила мою тележку и толкнула вперед свою.
Почему я такой идиот?
Девчонка пугала меня. Она могла смотреть мне в лицо и не трусить, и это казалось чертовски странным.
– Подожди, – сказал я.
Она повернулась.
– Прости. Можешь приготовить мне что-нибудь. Но не сегодня вечером. Сегодня мне чертовски паршиво.
Это не совсем правда. Я накачан лекарствами, но нужно время, чтобы привыкнуть к тому, что такая девушка может интересоваться мной.
– Скоро? – спросила она. – Дашь мне номер своего телефона?
Она вытащила клочок бумаги из крошечной сумочки и записала мой номер. Записала и свой, разорвала бумажку и отдала мне половину со своим номером.
– Как тебя зовут?
– Кит.
– Привет, Кит, – улыбнулась она, протягивая руку. – Я – Джен.
Энджел Уингс
1990
В первый же год, когда я стала нянчить Мэгги, началась моя двойная жизнь. Она подкрадывалась ко мне постепенно, но я не успела опомниться, как она взяла меня за горло. К тому времени было уже слишком поздно что-то предпринимать.
Я не прекращала попытки помочь Лорел, несмотря на то, что меня так грубо вышибли из дома в тот первый раз. Но, по правде говоря, я, скорее, пыталась помочь Джейми. Покупала продукты для Локвудов, когда ходила в военный магазин, и иногда приносила еду. Лорел терпела меня. Я почти всегда заставала ее лежащей на диване перед телевизором. Если со мной была Мэгги, Лорел едва ее замечала. Иногда я чувствовала матерью девочки себя, а не Лорел.
В начале января отца Джейми положили в больницу с пневмонией. Поскольку Стив изучал арабский в Монтерее, штат Калифорния, я унесла Мэгги в наш маленький съемный домик за пределами Кэмп-Лежен, а Джейми почти все время проводил в уилмингтонской больнице. Он часто звонил под предлогом того, что хочет узнать, как Мэгги, но разговор постепенно стал касаться и других тем. Он говорил, как боится, что отец может умереть. Я потеряла отца в шестнадцать лет, и мне легко было сочувствовать Джейми.
– С Лорел ни о чем таком я говорить не могу, – сказал он в конце одной из наших телефонных бесед. – Я… это не ее вина. Она любит моего отца, и знаю, что тревожится за него, но сейчас она никого не видит, кроме себя. Похоже, она больше не в силах ничего мне дать.
И поколебавшись, добавил:
– Или Мэгги. Или кому-то еще.
– Знаю.
Я сидела в плетеной качалке в третьей крохотной спальне моего дома. Комнате, которая стала здесь детской Мэгги. Джейми принес сюда колыбельку, качалку и стол для пеленания.
– Должно быть, тебе трудно приходится, – сказала я.
– Я все время напоминаю себе, что она больна. Будь у нее физическая болезнь, я бы заботился о ней, так что, в принципе, разницы быть не должно. Но ты права. Это трудно. Я иногда чувствую себя так, словно теряю способность общаться с людьми.