Любимый цветок фараона
Шрифт:
Нен-Нуфер вернулась к воротам. Амени до сих пор не пришел. Быть может, ей позволят увидеться с Пентауром, если она попросит. Однако стража у башни была непреклонна, но лишь Нен-Нуфер показала им кольцо Амени, оба стражника с благоговением отступили от лестницы. Нен-Нуфер поднималась медленно, пытаясь собраться с духом. Что ей сказать, если Пентаур вновь предложит ей стать его женой? И вдруг на середине пути до Нен-Нуфер донесся голос верховного жреца:
— Я ослаб, и этот храм совсем скоро будет твоим, и твоими устами Пта будет говорить с фараоном. Врачами полнится Кемет. Своими руками ты спасешь одного, двух, десятерых, сотню… Но своими устами ты спасаешь весь Кемет.
Нен-Нуфер думала повернуть назад, но последние слова Амени пригвоздили ее к месту.
— Она не твой свет, она твоя тьма, — продолжал верховный жрец. — Не в добрый свой час ты оказался у Великой Реки. To не светлый Гор, а злой Сет привел тебя туда… Я отошлю Нен-Нуфер прочь, чтобы она не погубила тебя и чтобы ты не погубил ее. Изначально я должен был отдать младенца Хатор, но за твоими слезами не расслышал мудрых слов Пта.
— И я вновь стану рыдать у твоих ног, Святой Отец, — голос Пентаура был тверд, когда Амени весь дрожал от гнева. — Я могу дать счастье одной женщине, но я не смею взять на себя право отобрать его у другой. Я не стану отвечать фараону.
— Не станешь?! — голос Амени взвился. — Ты хочешь вновь наслать на себя немилость, зная, что в этот раз я буду обязан лишить тебя сана. Этого желает твоя плоть, но не разум, и я не допущу гнева Божественного. Я сам отправлюсь к Его Святейшеству и скажу то, что у нас уже есть. Пусть сам решит, которую из женщин положит в свою гробницу, чтобы подарить Кемету наследника. Но свою женщину ты не получишь! Никогда Нен-Нуфер не будет твоей женой. Она отдана Великой Хатор, и проклятье падет на того, кто покуситься на собственность Великой Богини.
Амени замолчал, и сердце остановилось в груди Нен-Нуфер. Если бы Амени знал, что богиня уже наслала проклятье…
— Так будешь писать послание или нет? — голос верховного жреца дрожал, как и колени девушки.
— Нет, — огромной глыбой упал ответ Пентаура и сотряс стены башни.
Заслышав шаркающие шаги старика, Нен-Нуфер бросилась вниз. Стражник даже протянул к ней руку, решив, что она оступилась, но Нен-Нуфер вырвалась и побежала к воротам. Ее попытались остановить, но она изворотливой кошкой проскользнула между охранниками и побежала в сторону Реки. Боги вправе гневаться на нее, но за что невзлюбили они Его Святейшество и несчастную Никотрису? Не снимая сандалий, вступила она в вязкий ил. Спокойная вода поднялась к коленям. Почему ее корзинка не встретилась с пастью крокодила раньше, чем ее плач услышал Пентаур? Как, как ей уберечь жреца от него самого? Исчезнуть, раствориться в водах Реки, будто никогда ее и не было… Бродить у ворот, не смея вступить в царство мертвых — вот, что она заслужила. И Нен-Нуфер сделала еще шаг.
— Госпожа, позволь мне набрать воды.
Она обернулась на звонкий голосок: совсем девочка, из-под короткой юбки выглядывают грязные коленки, да и лицо перепачкано — видно грязной ладошкой утерла пот. Такое хрупкое плечо переломится под тяжестью полного кувшина.
— Позволь мне помочь тебе.
Девочка пугливо прижала к голой груди кувшин, но Нен-Нуфер не отступила и с улыбкой повторила просьбу. Зачерпнув воды, она вышла на берег и взяла девочку за руку. По дороге та рассказала, что вся семья ушла в поля, а дома осталась лишь старая бабушка, вот и пришлось ей самой впервые бежать к Реке.
— Тебя послала мне сама Хатор, — выдохнула девочка у порога своей хижине.
— Нет, это тебя послала мне Великая Хатор!
Теперь Нен-Нуфер знала, что ей делать. Она вновь покажет стражнику перстень Амени и скажет Пентауру о своем непреклонном решении принадлежать Великой Богине. Он должен оставить все надежды видеть ее своей женой и тогда ему останется только попросить у Амени прощения. У старика доброе сердце, и он любит Пентаура, как сына, которого у него нет. А потом… Потом она отыщет верховного жреца и расскажет про Кекемура. Воды Великой Реки отступили от нее, потому что у нее осталось слишком много незавершенных дел в мире живых.
Нен-Нуфер не понимала, откуда брались слова — видимо, сама Хатор вкладывала их ей в уста, и потому Пентаур не перебивал. Жрец стоял с опущенной головой, сжав край стола, и Нен-Нуфер со страхом ждала, когда он взглянет на нее — слова были тверды, что камень изваяния Богини, но глаза — они блестели от едва сдерживаемых слез. Она отказывала не ему, она отказывала в его лице своему женскому естеству, которое изводило ее ночью страшными видениями.
Ей снился царевич Райя. Сначала под его пальцами яростно бился ее пульс, но к утру эти же пальцы потрясали перед ее заплаканным лицом ожерельем, он швырял его ей в лицо и с диким хохотом убегал прочь. И так раз за разом. Нен-Нуфер змеей извивалась на жесткой циновке, но не могла проснуться, а когда наконец ей удалось сбросить оковы сна, она увидела в зеркале ужасные черные борозды, которые оставила на щеках не смытая с вечера краска. А в купальне ей и вовсе почудилось, что это воды Великой Реки, которой она вчера так неразумно предложила свою жизнь, сомкнулись над дурной головой, и Нен-Нуфер закричала. Невольницы бросились к ней и вытащили из ванны. Богиня в наказание лишает ее разума, и только Тирия способна вымолить у Хатор для нее прощение. Нельзя медлить, надо прямо сейчас упасть в ноги Амени и молить жреца ускорить ее отъезд.
И все же Нен-Нуфер не сумела пройти мимо башни Пентаура — она не смеет поворачиваться к нему спиной, он тот, кому она обязана жизнью и всем тем, что восхищает в ней верховного жреца. Она поднялась по исхоженной босыми детскими ногами лестнице и нашла жреца таким, каким привыкла видеть все эти годы: сгорбленным над папирусом. Только в этот раз папирус был чист. Пентаур с яростью смахнул со стола камушки и ринулся к ней, но она успела выставить вперед руку, чтобы его губы не стерли вкус поцелуя царевича, который она хотела пронести незамаранным до суда Осириса.
Когда Хатор начала вещать ее устами, несчастный жрец попятился к столу. Обнаженные плечи его дрожали, будто с пустыни налетел ледяной ветер. Как Пта только мог подпустить такие страдания к самому лучшему своему жрецу? Как… И как он может отнимать у фараона царицу?
— Ты отказываешь мне ради Великой Хатор, и лишь это дает мне силы идти дальше. И пусть мысль, что ты никогда не будешь принадлежать другому мужчине, согреет меня в ночной тьме, в которой я буду прятать свои слезы.
— Когда-нибудь ты забудешь меня с другой. Но я всегда буду помнить того, кому я обязана жизнью…
Нен-Нуфер осеклась. Она обязана жизнью двоим — ему и Кекемуру, и если первого она почти спасла, то у второго лишь начала рубцеваться спина.
— Пектаур, у меня есть к тебе просьба…
Она рассказала про крокодила, стражника и потерянный кнут, плети и рыночную площадь.
— Подними тростниковое перо. У меня слишком дрожат руки.
Какой же великой души этот человек! Он ничего не спросил, он без слов понял ее просьбу.
— Когда фараон получит послание, он пригласит меня к себе, я уверен… И тогда я скажу ему про Кекемура, будь покойна.