Любимый жеребенок дома Маниахов
Шрифт:
— Ну, знаешь ли, — я сделал глоток вина и закинул голову к виноградной листве, разговор становился интересным, — у нас немного отличаются вкусы. Я как-то никогда не интересовался девочками — сам не знаю, почему. Хотя это неправильно. Но глупые глаза, и еще это ощущение кожи — знаешь ли, эти девочки, они какие-то липкие, мой друг. Мне почему-то всегда было интереснее с женщинами постарше.
— Вы тонкий человек, хозяин, — с уважением сказал Юкук. — Ценить женщину постарше — это для избранных. Но я боюсь, что мне потребуется и женщина постарше тоже, и не одна. И несколько девочек.
Я поднял на него
— Юкук, ты не умрешь ли от переутомления? То есть, конечно…
— И, к сожалению, это потребует денег, — продолжил он. — И немало, потому что одним днем я наверняка не обойдусь.
Тут я замолчал в изумлении, перестав что-либо понимать.
— Хашим, хозяин, — тихо просипел Юкук. — Вспомните некоторые особенности этого человека.
— Честно говоря, не понимаю, о чем ты.
— Конечно, вы не понимаете, хозяин. Это ведь не вы провели в Мерве несколько недель, выясняя, кто убил всех наших, из барида, что это за человек, что он любит, что он не любит. Так вот, у него есть одна небольшая слабость. Не знаю, как сейчас, а тогда он дня не мог без новой женщины. Ну, а раз так — ведь женщины, конечно, говорят между собой, и такой клиент уж точно не останется ими незамеченным — а раз так, то начинать надо именно с Кифи.
Я медленно кивнул, вспоминая: солдаты, тащащие несчастную Халиму на стол, и это жуткое изуродованное лицо совсем рядом с моим укрытием — до сих пор не понимаю, как это я не закричал, увидев его. Тогда меня здесь сегодня не было бы.
Юкук, конечно, прав.
Я двинул плечом. Что ж, на хорошее дело денег не жалко.
— Интересная у вас особенность, хозяин, — сказал Юкук, наблюдавший за мной. — Вы дергаете только одним плечом. Левым. Если возникнет необходимость вас переодеть, поменять внешность, то вот эта привычка — она вас выдаст. Это что — не с тех ли пор, после битвы у Великого Заба? Вас ведь, помнится, тогда ранили в правую лопатку…
— Да нет, — рассеянно сказал я. — Отец так же делал. И дед. Кровь есть кровь.
— Может быть, ваша рана под Забом вам была послана, чтобы напоминать о предках?
— Юкук, ну, это уж чересчур. Скажи лучше, кто ты сам, кто твои предки? Ты ведь взял имя исчезнувшего человека. А твое имя?
Юкук перевел светлые глаза на виноградные побеги.
— Мое? — сказал он, наконец. — Оно было. А сейчас — зачем? Я теперь, как Хашим, тоже человек без лица. Может, так и лучше.
Юкук, под охраной невидимок, провел на Кифи целый день, и еще ночь. Вернулся он, как я злорадно заметил, весьма утомленным — и мрачным.
— Человек с сожженным лицом в городе, — сказал он.
КАМАРРЫ И КОЛДУНЫ
События начались на следующий день после этого известия, точнее — на следующий вечер. А до того… Кто-то может спросить, что делал я, пока Юкук готовился к какой-то исключительно неприятной акции. Наиболее естественным был бы ответ — ничего, поскольку Юкук совершенно не ожидал от меня активности. Я мог отдыхать.
Но если ты хочешь, чтобы тебе и дальше служили весьма достойные люди, то так поступать нельзя. Всегда следует делать что-то свое и неожиданное, чтобы даже Юкук мог бы удивиться. Тем более что я знал — дело у меня есть. Точнее, у меня были вопросы. Вопросы по той истории, о которой Юкук и понятия не имел.
А поэтому…
— Бей! — раздавались на следующее утро крики, среди топота копыт, ржания и храпения коней, уничтожающих остатки травы на поле для цуканиона. Наследник Чира, четырехлетка Гвардеец (потому что серый в яблоках), держался отлично, погода была просто великолепна. Поэтому я успешно проиграл тем, кому следовало — моим достойным партнерам не только по цуканиону, но по торговле шелком. После чего наши с ними разговоры наверняка стали для них легче и приятнее. А охрана всех игроков явно расслабилась — кроме моей.
Охрана… любой шелкоторговец здесь ходит со свитой здоровых парней, некоторые даже тайно вооружены, что в городе вообще-то запрещено. Но необходимо. Потому что объединенных, как положено, в систему людей, имеющих право закупать шелковую пряжу — метаксу у иностранцев, на всю империю не более десяти человек. И каждый покупает товар, буквально равный по цене золоту, потом перепродает его ткачам, те — производителям одежды… и все это огромные деньги. Про которые знает слишком много людей, поскольку пряжу нам полагается сдавать, под взором императорских чиновников, на границе. Чиновники берут с этого свой налог — восемь монет из ста, о чем делают записи. Записи — это плохо. Охрана нужна.
На фоне всей этой мускулистой охранной компании, сидевшей неподалеку, сбоку от толпы зрителей, мои четверо сопровождающих смотрелись нормально и позволяли нам, закончившим игру, обсудить за горячим куминатоном с медом давно надоевшую ситуацию.
Дело было в том, что нас всех раздражало, что я обязан был сдавать шелк на границе, а покупатель не мог общаться со мной напрямую, даже если его уже многие годы устраивал мой товар. Мы предпочли бы встречаться хотя бы на больших ярмарках в Фессалониках, Трапезунде, Эфесе, Евхаите. И особенно в Дувиосе, куда вела дорога через Иран. В конце-то концов, ярмарок было целых шестьдесят. А тут еще шелк в Поднебесной империи стал дешевле, и всем хотелось как-то от этого выиграть.
— А как ткали в Александрии, какой шелк был там… — печалился один из моих покупателей, и слова его переводила мне вовсе не Анна, а худой местный житель по имени Феофанос.
Анне следовало хорошо-хорошо отдохнуть после нашей поездки на юго-восток, в драконовые места. В любой момент Юкук мог сделать ситуацию очень неприятной — он это умел, и Анна тогда начала бы творить что угодно, никого не спрашивая, в том числе — попадать под удары. Я слишком хорошо знал, на что способна эта изобретательная девица, в какой-то момент нам пришлось бы все бросить и защищать уже ее.
А Феофанос… вряд ли кто-то мог бы заподозрить в этом тощем, относительно молодом и несколько грустном человеке громадное, нечесаное, бородатое создание, вдохновенно несущее бред на форумах, иногда — с волочащейся за ним дохлой собакой на веревке. Феофанос Сириец, собственной персоной. Святым человеком все время быть трудно, иногда следует от этого отдыхать, спрятав фальшивую бороду и волосы до плеч в холщовый мешок.
— А не пора ли, Феофанос, нам осуществить задуманное? Там и поговорим, — спросил его я после того как последние разговоры о тонких пальцах женщин и детей, распускавших шелк на нити, замерли сами собой. Игроки начали разъезжаться, зрители тоже.