Любительница анала, или Вечер оргазма

Мою трудовую карьеру сложно назвать удачный, я устроилась в шашлычную к дяде Ашоту, бывшему маминому хахаль.

Работа была не сложная, нужно было всегда быть на подхвате, принеси, подай, вымой, обслужи клиентов, посчитай деньги и прочее.

Дядя Ашот мне не особо нравился, он постоянно кричал на маму и они всегда сорились.

Все, что я помню, это как мать хотела быть единственной его женщиной, а он бил себя в грудь и кричал, что он мужчина. Настоящий мужчина и у него должно быть много женщин, так заложено

природой.

Они жили вместе два года и мама даже просила меня, чтобы я называла его папой. Впрочем, она это просила делать с каждым ее мужчиной, который был у нее, причем независимо от срока. Будь то длительные отношения как с дядей Ашотом, или мимолетное увлечение на пару недель, всю мое детство папы менялись, а мать постоянно была в поиске чего-то такого, чего она никак не могла найти в мужчинах. Может быть, поэтому она безбожно пила.

Я рано начала работать, мыла полы в подъезде, была курьером. Когда мне исполнилось 18, мать сказала, что я уже взрослая и должна отрабатывать свою жизнь. Ну, типа она меня родила и столько лет мучилась со мной. Я не стала возражать, она и правда была вся больная и уставшая и с трудом вставала с кровати. У меня не было выбора, я кое-как закончила школу и у меня не было никакого образования.

Тогда-то дядя Ашот и предложил мне устроиться к нему, вроде как по-родственному.

И вот, когда я уже проработала в шашлычной месяц, эта работа начала казаться мне настоящей каторгой. Жара от мангала превращала любое мое движение в испытание, а дядя Ашот, казалось, только искал повод, чтобы сорвать на мне свою злость.

Каждый день он находил что-то, за что можно было меня оштрафовать.

– Кира, ты что, ослепла? Видишь, сколько жира на этом шашлыке? Это же просто позор! – кричал он, указывая на немного пригоревший кусок мяса. – Я что тебе сказал? Должно быть идеально, понялa?

– Но я просто стояла у кассы, это не я готовила… – попыталась я оправдаться, но он перебил меня.

– И что? Это все равно твоя вина! Все, что происходит в шашлычной – твоя ответственность! Я тут из-за тебя денег теряю! Штраф – из зарплаты вычту!

Каждый раз, когда он говорил об этом, я чувствовала, как что-то внутри меня сжимается. За любую мелочь, будь то разбитая чашка или немного неправильно нарезанный салат, я должна была расплачиваться.

– А это что за салат? Кто так морковь режет, а? Да ты хоть раз видела нормальный салат? – он тыкал в тарелку, в которой, как мне казалось, все было идеально. – Учись, раз уж пришла сюда работать, а не шляться по улице! Считай это уроком, и за этот урок я тебя тоже оштрафую!

Я все больше чувствовала, что нахожусь на грани, но продолжала терпеть, надеясь, что когда-нибудь все изменится. Хотя в глубине души я понимала, что долго это продолжаться не может.

Я и сама не заметила, как прошел этот месяц работы в шашлычной. Он пролетел незаметно, но каждый его день запомнился мне тяжестью и усталостью. Дядя Ашот держал меня на коротком поводке, словно хотел, чтобы я почувствовала всю свою зависимость от него. Сначала мне казалось, что работать в шашлычной будет не так уж сложно. Но реальность оказалась совсем другой.

– Кира! – его

голос, как всегда, раздавался резко и неожиданно, заставляя меня вздрагивать. – Ты что, с ума сошла? Кто так сервирует столы? Посмотри на это!

Он подошел ко мне, держа в руках салфетку, которую я случайно сложила не в ту сторону.

– Как это называется? – он размахивал салфеткой у меня перед лицом, как будто она была самым важным элементом сервировки. – Ты хочешь, чтобы клиенты думали, что мы тут в сарае каком-то?

– Простите, я больше не буду… – ответила я, пытаясь объясниться, но дядя Ашот уже отвернулся, бросив салфетку на пол.

– Все, что я вижу – это халатность! Хочешь, чтобы тебя уволили? Или просто штрафовать тебя почаще?

Его слова были как ножом по сердцу. Каждое утро я приходила на работу с мыслью, что все будет хорошо, что я смогу справиться, но к вечеру всегда уходила домой с чувством вины и отчаяния. Не проходило и дня, чтобы я не услышала от дяди Ашота очередную порцию критики. Он считал, что я виновата во всем, что происходило в шашлычной, даже если это никак не касалось моей работы.

С каждым днем давление становилось все сильнее. Я старалась делать все идеально, но каждый раз находился новый повод для недовольства. Один раз я забыла принести клиенту соус, другой раз – неправильно разложила столовые приборы. В любой мелочи дядя Ашот находил причину для штрафа.

– Ты что, не видишь, что клиенту нужно внимание? Ты хочешь, чтобы он ушел недовольным и больше никогда не вернулся? – кричал он, когда я всего лишь не успела вовремя подойти к столу. – Штраф! Ты меня разоряешь своими ошибками!

Я чувствовала, как напряжение накапливается внутри меня, как с каждым днем мне становится все труднее и труднее удерживать себя в руках. Но я продолжала работать, потому что у меня не было выбора. Я знала, что если уйду, то просто не смогу найти другую работу.

Однако, иногда мне казалось, что еще немного – и я просто не выдержу. Каждую ночь я ложилась спать с мыслями о том, что больше не могу этого терпеть, но каждое утро снова вставала и шла на работу. Я знала, что на кону не только моя зарплата, но и будущее, которого я так боялась. Дядя Ашот был груб и несправедлив, но он был моим единственным шансом на хоть какую-то стабильность.

Штрафы стали обыденностью. Если в первый раз я чуть не расплакалась от обиды, когда он вычел из моей зарплаты стоимость разбитой чашки, то теперь я воспринимала это как данность. Дядя Ашот всегда находил способ вычитать деньги за малейшую оплошность.

Однажды, когда я случайно перепутала заказы, он так на меня накричал, что я впервые за долгое время почувствовала, что слезы подступают к глазам. Но я сдержалась.

– Ты, кажется, не понимаешь, что работа в шашлычной – это не игра! – прорычал он. – Люди приходят сюда за качественным обслуживанием, а не за твоими ошибками! Штраф – и не вздумай жаловаться!

Я молча кивнула, чувствуя, как внутри что-то оборвалось. Эти деньги могли пойти на оплату счетов, на покупку еды, но теперь они исчезли в кармане дяди Ашота. Он каждый раз отчитывал меня так, будто я совершила что-то ужасное.