Любивший Мату Хари
Шрифт:
— О, пожалуйста, заткнитесь.
Саузерленд посмотрел на наручные часы. Показалось, время замерло, заставляя оглядеться и задуматься: цветочный ситец, фарфоровая ваза, сигарета на каминной полке и двое мужчин в ожидании войны.
— Что вы собираетесь делать? — наконец произнёс Саузерленд.
Грей прикурил сигарету и опустился в кресло.
— Делать?
— Речь идёт о войне. Вы знаете, она здесь.
Они смотрели друг на друга в треснувшее тусклое зеркало.
— Нет, — сказал Грей, — я не думал об этом.
— Я хочу сделать предложение, Ники. Я бы хотел, чтобы вы поразмыслили о работе у нас. В департаменте, — быстро добавил он. — Я не говорю о
— Я говорю оставьте меня в покое.
— Послушайте, война изменила все условия игры. Я думаю, вы найдёте её...
— Уходите.
— Эта война, Ники, будет много ужаснее, чем вы можете предположить, ужаснее, чем может предположить кто-либо. Вам могут сказать: вступайте в славный полк, проткните несколько гуннов и будете дома к Рождеству, но война будет совсем не такой. Это будет кровавая баня, настоящая кровавая баня... Не думаю, что вы понимаете. Я могу уберечь вас от окопов.
— Нет, не можете. А сейчас отправляйтесь к чёрту.
Он пил весь остаток ночи, сначала у окна, затем в пивной, пол которой был усыпан опилками и завален разломанными сиденьями стульев. Война, казалось, подошла ближе. Это ощущалось и в слабом запахе, поднимающемся от сточных канав, и в самом медленном наплыве тепловатого воздуха. И Грей был из тех, кто мог выразить это в рисунке.
Грей провёл приблизительно шесть недель в Лондоне, прежде чем получил направление в соответствующий полк. Его начальный опыт довольно типичного «вольноопределяющегося» не был неприятным. Его начальник почему-то внушал доверие, и Грею нравилось командование этого сорокалетнего неграмотного валлийца из графства Бордера. Огорчения были в основном бытовые: стёртые ноги, утомление и понос.
Обучение было безнадёжно традиционным. Солдат учил историю полка, занимался строевой подготовкой, стрелковым делом и тактикой времён Бурской войны [39] . Акцент делался при этом на поведении солдата в экстраординарных случаях, к примеру: потеря знамени — непростительна. Было очень мало в обучении из того, что помогло бы сохранить кому-нибудь жизнь.
Среди корреспонденции, полученной через банк, Грей нашёл подбадривающее письмо от Зелле. Хотя она и принадлежала формально к нейтральной стране, казалось, её симпатии явно принадлежали союзникам... особенно с тех пор, как гунны конфисковали её багаж на границе. Всю её одежду и те прекрасные меха, которые Шпанглер подарил ей, — всё задержали на границе, так что она добралась до Голландии без вещей, в чём была. Некий барон Эдуард ван дер Капеллен — очевидно, новый друг и её голландский любовник — предложил, чтобы она подала иск. Её адвокат, сообщала она, был настроен пессимистически. Война...
39
...Бурской войны. — Буры — южноафриканские колонисты голландского происхождения; два с половиной года вели упорную борьбу против англичан, но в 1902 г. были побеждены.
После основного курса обучения Грею дали восемь дней свободы, и он опять бродил по Лондону, зачастил в пабы [40] , напивался. Были ночи, когда он гулял по улицам до рассвета, будто бы носимый ветром. В баре на улице Нижней Темзы он встретился с юношей, младшим капралом, недавно вернувшимся с Монса. Они обсуждали призраков и тревожные видения, которые рождаются в свете сигнальной ракеты Вери. Затем появилась девушка, блондинка, лет тридцати. Она возникла из ниоткуда, чтобы присоединиться к нему на набережной у перил.
40
Пивные.
— Так что мы здесь делаем, солдат?
Он пожал плечами:
— Думаю.
— Пытаешься вспомнить что-то или стараешься забыть?
— Хороший вопрос.
— Может, я могу помочь тебе собраться с мыслями. Как тебя зовут?
— Рудольф Шпанглер. — Он не улыбнулся, когда сказал это.
Он последовал за ней в её комнату в Сохо с грошовым блокнотом и огрызком карандаша. Он рисовал её на стуле при свете газа, затем склонившуюся на незаправленной постели. Испытывая всё большее беспокойство, она начала сама выбирать позу: провела рукой по животу, поласкала сосок.
— Слушай, зачем ты заплатил, если всё, чего тебе хочется, — это нарисовать меня?
— Не стоит об этом.
— А как насчёт того, когда ты закончишь? Тогда ты захочешь?
Но имея её небрежно набросанный портрет... он выглядел неуверенным... он явно не заслужил того, чтобы спать с ней.
Его отправили во Францию через неделю, высадили под дождём в Гавре. Доки были промозгло-холодными и затянутыми туманом. Вдоль дорог стояли дети и проститутки. Возможно, оказавшись вдали от дома в первый раз в своей жизни, солдаты начали петь на сортировочной станции. Грей остановился под рифлёным навесом, потягивая виски и чай с офицерами. На вокзале стыли ожидающие поезда, но не было приказа садиться в них.
Из Гавра они наконец двинулись в базовый лагерь в Гарфлёр, где проводили дни, шагая в походном порядке по сельской местности. Ночи были всё ещё холодные, с проливным дождём, но война оставалась далеко — где-то к западу от станций снабжения. Время от времени приходили слухи о боях на передовых позициях, но здесь трудности в основном ограничивались утомлением, вшами, стеками командиров, настаивающих на нелепых формальностях.
Грей провёл свой последний вечер в Гарфлёре с Вадимом де Маслоффом, теперь капитаном де Маслоффом Первого Русского особого имперского полка. Встреча была устроена через друга Вадима де Маслоффа, офицера разведки, имеющего доступ к спискам личного состава. Дождь, оставивший деревенские улицы пустыми, загнал их в кафе, где они потягивали шампанское. Дочь хозяина кафе была хромой, но очень хорошенькой — ещё одно напоминание о Париже.
— Они хотят, чтобы я фотографировал Париж, — сказал де Маслофф. — Видимо, для того, чтобы убедить остальной мир, что он всё ещё существует.
— Тогда ты не попадёшь на фронт, — сказал Грей.
— Слава Богу, нет. Я работаю на пропаганду. А ты?
— Я думаю, завтра нас отправят в Камбрен.
— О, что ж, по крайней мере, ты не попадёшь в ряды атакующих.
Неизбежно возникли воспоминания о Зелле. На бульваре прогуливались проститутки, раздавалась из граммофона та памятная песня.
— Ты не видел её с Берлина, да? — спросил де Маслофф.
Грей покачал головой:
— Только письмо.
— И?..
— Она вернулась в Гаагу с каким-то бароном.
— Что ж, по крайней мере, это всё упрощает.
— Разве?
Де Маслофф улыбнулся, проведя пальцем по ободку своего стакана:
— Хочешь маленький совет, сын мой? Забудь о Зелле. Отправляйся на фронт, убей гунна и проведи чудесно время.
— Не знаю, вполне ли я гожусь для этого.