Люблю свою работу
Шрифт:
Шурочка кивнул, слезинки закапали быстрее.
Я чувствовала себя опытной цыганкой, которая рассказывает доверчивому клиенту всю его жизнь, ловко читая смену выражений его лица, готовая в любой момент подкорректировать сказанное.
— Извини, что приходится об этом говорить. Кстати, Верочка приняла тебя на работу после того, как ты ближе познакомился с Юрием?
— Д-да, после.
Внезапно меня осенила догадка.
— А квартиру, где вы встречались, твой друг случайно не с помощью Верочки подыскал?
— Не знаю, — Шурочка пожал плечами.
— Ладно, это я выясню.
Послышался осторожный стук в дверь. Шурочка едва не выпрыгнул из кресла.
— Это Паша, — успокоила я его, подошла к двери, взяла у Паши поднос с чаем и холодными закусками,
Есть Шура наотрез отказался, но чай выпил с жадностью. Я придвинула ему свою нетронутую чашку.
— Пей, я пока не хочу. Итак, на чем мы остановились? Значит, у вас с Юрой все было замечательно, но несколько дней назад случилось одно печальное недоразумение…
Шурочка поперхнулся и закашлялся, рука, держащая чашку, дернулась, и чай выплеснулся на халат. Я подхватила чашку, опасаясь, как бы Шурочка от неожиданности не опрокинул ее на себя полностью.
Шурочка взвизгнул так, что у меня уши заложило, не переставая кашлять, вскочил с кресла и принялся трясти полу халата, подвывая во весь голос на разные лады. С кухни прибежал Паша, но в комнату заходить не стал, а только просунул в дверь голову. Что-то подозрительно быстро он появился, — подумала я, отвела упирающегося Шурочку на кухню, а Пашу втолкнула в комнату, прошипев напоследок, перед тем как закрыть дверь:
— Посмотри телевизор. Или будешь с Шуриком всю жизнь мучиться.
Пашу такая перспектива, очевидно, не устраивала, потому что вскоре громко заверещал телевизор. Я прикрикнула на Шурика, чтобы он прекратил истерику, а не то мы сейчас уедем, а обратно вернемся с Верунчиком. Из глаз Шурика рекой хлынули слезы, но подвывать он, по крайней мере, перестал, старался даже не всхлипывать, только сморкался в салфетки, вытягивая их одну за другой из пачки на столе, а потом бросая их на пол.
Я вконец разозлилась, в глубине души я Шурику сочувствовала, но смотреть на него мне уже осточертело, а ведь этому плаксе даже не скажешь, чтобы вел себя как подобает настоящему мужчине. То, что я собиралась воспользоваться его чувствительностью в своих целях и на полную катушку, положительных эмоций почему-то тоже не прибавляло.
Чересчур жалостливой ты стала, Багира, — строго сказала я себе, склонилась над сморкавшимся Шуриком и рявкнула ему в лицо:
— Признавайся, ты убил Семенова?
Шурочка очень быстро замотал головой и даже плакать перестал, так его ошеломило и возмутило несправедливо брошенное обвинение.
— Н-нет, нет! Не я! Честное слово, не я!
Спрашивать о том, откуда мне известно об убийстве Семенова, ему даже и в голову не пришло. Я посверлила Шурочку тяжелым взглядом, кивнула:
— Почему-то я тебе верю. Возможно, что и не ты. — Взяла салфетку, промокнула испарину, обильно выступившую на Шурочкином лбу, бросила салфетку на пол. — Но кто, в таком случае?
Шурочкин лоб мгновенно снова покрылся испариной.
— Н-не знаю!
Спустя полчаса Шурочка, излив, наконец, душу, успокоился настолько, что даже съел бутерброд с сыром, и тут же потянулся за другим. Я же чувствовала себя измотанной. Учиненный Шурочке допрос с пристрастием многое прояснил, но совершенно выбил меня из сил.
Я пила терпкий чай и выстраивала в ряд полученные от Шурочки сведения.
Итак, он пришел на свидание в условленное время. Возлюбленные немного выпили, вместе отправились в душ, там, вероятно, вплотную занялись друг другом — Семенову нравилось заниматься любовью в ванной. Из-за этого, а также из-за шума льющейся воды Шурочка ни на что не обращал внимания, но Юрий Константинович услышал какой-то шорох, донесшийся из комнаты. Посчитав, что это ему только показалось, Семенов, тем не менее — полный чемодан «секретки» все-таки — обвязал бедра полотенцем и вышел из ванной комнаты. Через несколько секунд до Шурочки донеслись его ругань и крики, из которых он мало что понял. Семенов, будучи человеком несдержанным, частенько позволял себе крепкие выражения по любому незначительному поводу, вызвавшему его досаду, — что-то разбил, за что-то зацепился. Поэтому сначала
Шурочка позвал в приоткрытую дверь Семенова, ответа не дождался, выключил все еще льющуюся воду, позвал еще раз. Так как Семенов продолжал молчать, Шурочка, не на шутку разволновавшись, накинул халат и прошел в комнату.
Там он увидел ту же картину, которая через некоторое время предстала глазам сотрудников службы безопасности завода, прибывших на место происшествия по звонку водителя Семенова.
Несмотря на охватившую его панику, — удивляюсь, как он умудрился не потерять сознание при виде возлюбленного, лежащего в луже крови, все-таки опасения за собственную шкуру, очевидно, оказались сильнее всех прочих переживаний, — Шурочка увидел, что рука убитого сжимает телефон, и предположил, что Семенов успел-таки кому-то позвонить. Сообразив, что этот кто-то может заявиться самолично или прислать кого-нибудь в квартиру, еще пять минут назад бывшую уютным любовным гнездышком, Шурочка быстро оделся и вылетел вон, прихватив с собой несколько вещиц, которые могли бы навести на него, Шурочку, следователей. Или, тем паче, убийцу, и еще неизвестно, что было бы хуже. Рано или поздно убийца должен был сообразить, что Семенов мог быть в квартире не один, и вернуться, чтобы заставить возможного свидетеля преступления также замолчать навеки.
Затем, уже на пути к Паше, Шурочке пришла в голову другая, еще более ужасная мысль — что убийца не покинул квартиру, а где-нибудь спрятался и из своего убежища наблюдал за Шурочкой, запомнил его лицо и теперь планировал, как удобнее и безопаснее разобраться с ним. Именно эта мысль не давала покоя Шурочке все последние дни и заставляла воображение рисовать картины собственной смерти, одну ужаснее другой.
Единственный вопрос, на который Шурочка не смог ответить ничего вразумительного, — это почему он так боялся Верунчика. Он пролепетал что-то о том, что Вера знала о его свидании с Семеновым в тот злополучный день. Потом, очевидно, сообразив, что это не очень убедительный довод, поднапрягся и вспомнил, что в бессвязной ругани Семенова, доносившейся до него сквозь шум льющейся воды, он, кажется, разобрал слово «татуировка». Во всяком случае, он точно помнит, что тогда, в ванной, он почему-то вспомнил Верунчика. Однако, каким образом Верунчик может стать для него угрозой, что-либо предположить Шурик так и не смог.
При условии, что Шурик рассказал мне все без утайки, а я склонялась именно к такой мысли, тем более что к концу разговора он окончательно уверовал в то, что я непременно помогу ему выпутаться из столь щекотливой ситуации, по всему выходило, что Семенов обвинил в краже документов Верунчика как персону, имеющую к преступлению прямое или косвенное отношение. Конечно, он мог иметь в виду и не Верунчика, а другого человека с не менее замысловатой татуировкой, но верилось в это слабо.
Предположим, речь шла все-таки о Верунчике, другие варианты мне рассматривать пока не хотелось, тем более что их и не было. Итак, Верунчик.
Возможно, она сама лично принимала участие в преступлении. Нет, это маловероятно. Ведь, исходя из слов Семенова, сам собой напрашивается вывод, что он обнаружил пропажу документов, но самого похитителя (или похитителей) не видел. Или видел, но не сумел задержать? Возможно, но тоже едва ли.
Другая версия — Семенову по какой-то причине пришла на ум связь Верунчика с похищением документов. Верунчик познакомила его с Шурочкой, но Семенов имел в виду не своего любовника, ведь тот в момент кражи находился в душе. Будем исходить из того, что Шурочка говорил правду, — надо быть очень хорошим, потрясающе хорошим актером, чтобы так убедительно врать. Что еще? Квартира. Если квартиру для Семенова нашла Вера, то у нее мог быть дубликат ключей.