Люблю твои воспоминания
Шрифт:
Сара сбрасывает с плеч пальто, открывая соблазнительно обнаженные руки, плечи и шею, и придвигает свой стул ближе к его стулу.
Какое совпадение, что он снова — в буквальном смысле — столкнулся с женщиной из парикмахерской! Хотя, быть может, в этом нет ничего необычного: Дублин — маленький город. С тех пор, как живет здесь, он выяснил, что каждый дублинец в той или иной степени знаком чуть ли не со всеми своими согражданами или знает кого-то, кто является родственником того, кого кто-то когда-то знал. Но эта женщина!..
Анжелина.
— О чем ты думаешь? — Сара наклоняется через стол и смотрит на него.
Или Люсиль.
— Кофе. Я думаю о кофе. Мне, пожалуйста, черный кофе, — говорит он официантке, убирающей с их стола. Он смотрит на значок с именем у нее на груди: Джессика. Нет, его женщину не могут звать Джессикой.
— Ты не будешь есть? — спрашивает огорченная и смущенная Сара.
— Увы, я не смогу остаться так долго, как рассчитывал. Мне нужно вернуться в колледж раньше, чем планировалось.
— Нога Джастина качается под столом, ударяясь о крышку и заставляя дребезжать приборы.
Официантка и Сара с опаской на него смотрят.
— Понятно. Ну что ж поделаешь! — Сара изучает меню. — Я буду салат от шефа и бокал белого домашнего вина, пожалуйста, — говорит она официантке, а потом обращается к Джастину: — Мне нужно поесть, иначе я просто свалюсь, надеюсь, ты не против?
— Ну что ты, — улыбается он. Хотя ты и заказала самый большой салат в меню. Как насчет имени Сьюзан? Моя женщина похожа на Сьюзан? Моя женщина? Что со мной, черт возьми, творится?
— Теперь мы поворачиваем на Доусон-стрит, названную так в честь Джошуа Доусона, который также спроектировал Графтон-стрит, Энн-стрит и Генри-стрит. Справа вы видите Мэншн-хаус, резиденцию лорд-мэра Дублина.
Все рогатые шлемы викингов поворачиваются направо. Видеокамеры, цифровые фотоаппараты и камеры мобильных телефонов свешиваются из открытых окон.
— Думаешь, именно это викинги и делали, когда были здесь, папа? Щелкали своими фотоаппаратами здания, которые еще не были построены? — шепчу я.
— Да заткнись ты! — громко говорит он, и пораженный гид замолкает.
— Я не вам, — машет папа на него рукой. — Ей. — Он показывает на меня, и весь автобус поворачивается в мою сторону.
— Справа вы увидите церковь святой Анны, которая была построена Исааком Уэллсом в тысяча семьсот седьмом году, среди внутреннего убранства церкви имеются уникальные предметы семнадцатого века, — рассказывает Олаф команде из тридцати «викингов» на борту.
— На самом деле фасад в романском стиле был достроен только в тысяча восемьсот шестьдесят восьмом году по проекту Томаса Ньюхэма Дина, — шепчу я папе.
— О, — отвечает он медленно, широко раскрывая глаза. — Я этого не знал.
Мои глаза широко раскрываются в ответ:
— Я тоже. Папа хихикает.
— Теперь мы на Нассау-стрит, слева от нас через несколько мгновений окажется Графтон-стрит.
Папа
Сидящая перед нами американка оборачивается, радостно улыбаясь:
— О, вы знаете эту песню? Мне ее пел папа, он был родом из Ирландии. О, я бы с радостью послушала ее опять, вы не могли бы спеть для нас?
Хор голосов «О да, спойте, пожалуйста» раздастся вокруг нас.
Привычный к пению на публике — он ведь каждую неделю поет в клубе по понедельникам, — папа начинает петь, и весь автобус подхватывает, раскачиваясь из стороны в сторону. Голос папы вырывается через опущенные пластиковые окна автобуса, долетая до пешеходов и проезжающих мимо машин.
Я делаю еще одну мысленную фотографию папы, сидящего рядом со мной и поющего с закрытыми глазами; из его головы торчат два рога.
С растущим нетерпением Джастин наблюдает за тем, как Сара медленно ковыряет свой салат. Ее вилка играючи накалывает кусочек курицы, он повисает, падает, снова попадает на вилку и умудряется удержаться, пока она размахивает им, используя как кувалду, чтобы сбить листья салата и рассмотреть, что находится под ними. Наконец Сара протыкает кусок помидора, и, когда она подносит вилку ко рту, тот же самый кусочек курицы снова падает вниз. Это повторяется уже в третий раз.
— Джастин, ты уверен, что не голоден? Ты очень внимательно изучаешь мою тарелку, — улыбается она, размахивая очередной полной еды вилкой и сбрасывая красный лук и чеддер обратно на тарелку. Как будто каждый раз за одним шагом вперед следуют два назад.
— Да, конечно, я бы немного поел. — Джастин успел заказать и съесть тарелку супа за то время, что она пять раз поднесла вилку ко рту.
— Хочешь, чтобы я тебя покормила? — игриво спрашивает она, круговыми движениями приближая вилку к его рту.
— Да, но для начала я бы хотел, чтобы на ней было побольше еды.
Она накалывает еще несколько кусочков.
— Еще, — говорит он, не сводя глаз с часов. Чем больше пищи он сможет засунуть себе в рот, тем быстрее придет конец этой раздражающей ситуации. Он понимает, что его женщина, Вероника, наверняка давно ушла, но сидеть здесь и смотреть, как Сара, играя со своей едой, сжигает больше калорий, чем поглощает, не поможет ему убедиться в этом.
— Вот летит самолет, — поет она.
— Больше! — Как минимум половина содержимого снова свалилась с вилки во время «взлета».
— Больше? Как ты вообще можешь положить больше на вилку, не говоря уже о своем рте?
— Смотри, я покажу тебе. — Джастин берет у нее вилку и начинает накалывать на нее еду. Курица, кукуруза, салат, свекла, лук, помидор, сыр — ему удается подцепить все. — Теперь, если госпожа пилот захочет опустить свой самолет на землю…
Она хихикает:
— Это не влезет в твой рот.
— У меня довольно большой рот.