Люблю…
Шрифт:
(на твоей появился скол –
как-то выскользнула)… Скучаю
по тебе миллионы лет,
не мечтая о новой встрече,
и от боли лекарства нет
(время – доктор плохой: не лечит).
Никогда про тебя не петь
никому – ни стихом, ни песней.
Ни-че-го уже не хотеть…
Может, доченьку только, если…
Снова белых ночей началась маета
Снова белых ночей
началась
и ты снова ничей,
а я вдруг – занята,
я теперь не в твоё
утыкаюсь плечо,
мы опять не вдвоём,
и от слёз горячо…
Я отчаянно вру,
как я счастлива, но
умирает к утру
героиня кино,
оживаю за ночь
настоящая я,
воду в ступе толочь,
нашу память храня…
Сколько в ступе воду
не толки – без толку:
я б к тебе – без броду,
если б знала только,
что ты в эту среду
мне навстречу вышел
и ко мне – по следу,
разума не слыша,
не боясь обмана…
Я б к тебе – по небу,
я б к тебе – туманом,
где б сейчас ты не был…
Нам в полёте этом
не помогут крылья,
жили ль мы на свете,
если не любили?
И на максимум – трек
про любовь, как у нас.
Кто из трёх человек
мог быть счастлив сейчас?
Больно всем нам троим –
все мы дышим не в такт,
ни один не любим –
это глупо, но факт.
Крылья в хлам износив,
мы боимся летать,
но, кого ни спроси,
небо манит опять,
и высокий обрыв
нас призывно зовёт:
руки-крылья сложив,
сделать шаг, и – в полёт…
Говорят, что любые бывшие
Говорят, что любые бывшие
через пять или десять лет
забываются напрочь…
Слышишь ли?!!
Почему ж через столько лет,
разорвав по живому, с кожей, и
всё решив для себя сама,
я ищу – на тебя похожего,
безвозвратно сходя с ума.
Мониторю соцсети – как ты там? –
ты, спасибо, скрываешь баб…
Только дети у нас не спрятаны,
мол, могли б быть такие, каб
нам хватило ума и наглости
сделать не от друг друга шаг,
а – навстречу, и жить – не жалуясь,
как же вышло так, как же так…
Мне достаточно
Мне достаточно вроде бы просто того,
что где-то живёшь ты и дышишь…
И хватило бы хоть иногда одного
Звонка… Я скучаю, слышишь?
Ты едешь другие покорять города –
ты ведь создан, чтоб побеждать.
Но знай, что ты можешь вернуться всегда,
ведь я рождена, чтобы ждать.
Господи, буду век его забывать
Господи, буду век его забывать –
снова всплывает, только сомкну ресницы;
кто-то с ним делит будни, детей, кровать;
мне – он зачем-то снова и снова снится.
Я так немного, Господи, и прошу –
вылечи эту память мою больную:
тысячу лет я в сердце его ношу,
он – не меня – тысячу лет целует.
Тысячу лет стоять за его плечом,
тяжесть земных забот его половиня,
зная, о ком он думает, и о чём,
чьё по ночам в бреду повторяет имя,
и не иметь ни права ему, ни сил
тихо сказать, что рядом, чтоб он – услышал…
Он так немного, Господи, и просил –
сделать больную память по мне – потише.
Тысячу лет мы, Господи, в унисон
просим тебя стереть нам больную память,
не нарушать друг другу покой и сон,
кадрами прошлых жизней во снах не спамить…
Только сомкнём ресницы, и вот опять
перед глазами – жизней прошедших фото…
Не обновишься – сколько ни жми F5…
Господи, ты сказать нам так хочешь что-то?..
Вы ж любите, мать его!
Я так старательно боль свою прятала,
прочь уходила, любя, и не плакала.
Падала, снова вставала и падала,
список побед – впечатлял, но не радовал,
ведь без него – ни руля, ни фарватера,
как я люблю его, Господи, мать его!
Что с тобой? Плачешь? – Нет, просто простужена, –
вру, а любовь под ребром – безоружная –
криком кричит из груди: "Он твой суженый!
Как же вы так – не сумели, не сдюжили?
Я ж вас сводила семь жизней! Вы спятили –
взять и расстаться?!! Вы ж любите, мать его!
Как же вы так-то, нельзя же так, мать его…
Я обходил её дальними вёрстами –
сам над собой же, дурак, мародёрствуя,