Люблю…
Шрифт:
синей печатью и силой печатного слова –
чёртову память…
[…Не вышло бы наоборот!]
Воспоминания (образы, запахи, звуки) –
всё, над чем чахла, как в сказке над златом Кощей –
будут стирать не твои, не любимые руки
(клининг ментальный страшнее, чем клининг вещей)…
В день или ночь, когда я посчитаю, что хватит,
выставлю статус, что замужем – просто поверь
и перестань мониторить страницу в ВКонтакте –
в
очень давно – и замки заржавели, и петли,
шансы на встречу – и те поросли лебедой.
Мы от любви и оглохли с тобой, и ослепли,
счастьем ту встречу считая тогда – не бедой…
Не ангелы
Рядом с тобой –
будто Бог отменил гравитацию:
делаю шаг
по земле – и на небо взлетаю.
Как мы смогли
так бездарно и глупо расстаться, и
не умереть,
каждый день от любви умирая?
Мы в зеркалах
друг у друга незримо присутствуя –
мимо людей
протекаем в толпе, не замечены:
мы не видны
им, но что-то однажды почувствовав,
спросит тебя
обо мне, наконец, твоя женщина.
И у меня
о моей постоянной нездешности
будет пытать
тот, кто рядом, и дай ему, боже мой,
мудрости не
разбивать от бессилия в бешенстве
старых зеркал,
где моё отражается прошлое.
***
Крылья сломав,
кровоточить в районе лопаток, и
белое не
надевать – эти раны не лечатся.
Не вспоминать,
как мы вместе летали, а падали –
по одному.
Просто люди.
Мужчина и женщина.
А у нас тут какое-то (кто бы считал) февраля
А у нас тут какое-то (кто бы считал) февраля.
Ты ведь помнишь, как я феврали – так недавно! – любила?
И осколки надежд с неба – градом в лицо… Тополя
стариковски стволами скрипят… А душа – не остыла:
очень просит тебя, и попробуй ты ей объясни,
что прошло столько лет, этот долг уж пора безвозвратным/
безнадёжным признать (Слишком много с такими возни:
это дорого, больно и слишком ресурсозатратно –
чтобы просто хранить, чтобы думать, каким бы ты был;
чтобы брошенным псом не смотреться в закрытые двери
в ожиданьи тебя – ты ведь просто случайно забыл,
а не бросил нарочно. Самой же придумать, и – верить…)
Ты однажды вернёшься, и в чёрных провалах глазниц
я увижу тебя – не придуманным, а настоящим,
и вся жизнь промелькнёт с тихим шелестом старых страниц
безнадёжного
моей жизни дурной, но в архив не сдаются с тобой
никакие дела – всё в надежде на чудо пылятся…
Ты однажды вернёшься, но встретишь не радость, а вой:
ты живым – приходи, а посмертно не надо являться.
А он – как ты тринадцать лет назад
А он – как ты тринадцать лет назад:
глаза точь-в точь такие и ресницы,
и сколько я ни жму по тормозам –
он здесь, со мной, ты – можешь только сниться.
Когда он улыбается во сне –
совсем как ты в прекрасном прошлом нашем –
я знаю: он дарован богом мне.
Надолго ли? Да кто ж там точно скажет…
Но мы с тобою были – навсегда –
с момента самой той внезапной встречи,
и тлеем порознь долгие года,
сгорев дотла буквально в первый вечер.
А он – горит так ровно и тепло,
любовью грея тело мне и душу,
а время до сих пор не истекло,
и я не жду конца любви, не трушу.
Я не дрожу осиновым листом,
что вдруг перегорит он и остынет –
пусть будет всё, как будет, но – потом:
сейчас – он мой, навеки и отныне.
Плюс одиннадцать
Ты говоришь, мол, она тебе мозги вынесла,
и сердце выела очень медленно ложкой чайной,
что ты бежал без пальто от неё в плюс одиннадцать
от общей усталости и вообще от отчаяния,
и даже холода, мол, не чувствовал –
настолько всё достало и допекло…
А я это слушая, улыбаюсь немного грустно,
и смотрю сквозь тебя, будто не человек ты – стекло.
Я знаю, женщины тоже все очень разные,
и кто-то светит, но правда совсем не греет,
печаль иных настолько вирусная, заразная,
что хочется вырваться, вылечиться, и скорее…
Но ты – мужик, без пальто замерзаешь в плюс
одиннадцать (А не минус десять, и не в минус пять!),
я всем видом тебе сочувствую, а в душе над тобой смеюсь:
когда на дворе плюс пять, я со своим иду – загорать…
Пальто накидываем – очень нехотя! – в минус три:
тепло нам – от любви, а она – внутри…
Я за тобой…
Я за тобой – как в неравный последний бой,
и не нужны наркомовские сто грамм:
в трезвом уме и памяти – за-то-бой,
дикой пантерой следую по пятам…