Любомир
Шрифт:
До поезда оставался целый час. Кофе возле фонтана между двух бизнес–центров под сигаретку – хорошая идея. Лучше, конечно, кофе, сигаретка и мороженое, но рук бы не хватало, а это уже дискомфорт.
Люр устроился у подсвеченных танцующих столбиков и растворился в беспорядочном движении контингента.
Молодежь с бейджиками – туфельки "горят", зауженные брючки–подстрелы, пиджачки, рубашечки, шнурочки–галстучки, прически с пробором, и маленькими, едва заметными зелеными слизнями на головах, делающими лица слегка обеспокоенными, а глаза широкими.
– И это у 25–летних, плюс–минус. Заточка смолоду, – подумал Люр.
У людей постарше вид был удручающий: впавшие глаза, распухшие щеки, морщины, следы пятниц и стрессов сказались на состоянии кожи, приглаженные немытые волосы, обвисшие пиджаки. Потускневшие бейджи на засаленных ленточках стыдливо прятались в нагрудных карманах, невыглаженные сорочки плакали по тете Асе, туфли – еле–еле, но блестели, а слизни были уже кислотно–яркими и весело пульсировали с пугающей амплитудой на проплешинах и седых прядях.
Мокко под наблюдательность оказался вкусным.
Так и не прочитав, что же там писали про драгоценное мужское здоровье, с полным желудком счастья и пылающим, пока еще только ртом, Люр вручил билет проводнику 13–го вагона поезда Москва – Гомель, молча застелил постель и уснул.
***
Он любил возвращаться домой, особенно утренним поездом в пятницу. В этот раз что–то явно было не так. Прекрасно осознавая последствия своего поступка, совершенного в командировке, домой возвращался качественно другой человек. Походка стала тяжелее, что ли? Или увереннее? Скорее мягче и экономичнее, ведь ему предстояло выдержать непонимание абсолютно всех его знакомых и родных. Да, ему было страшно. Люр решил сразу вывалить все произошедшее с ним за эту вахту одним потоком.
– Привет! Знаете, там такие леса красивые, воздух вкусный и земля, что лопаты ломаются "на раз". И в Геленджике я побывал, и в Новороссийске. А еще я Пасху встречал, сидя на унитазе и поливая себя водой из душа. Как? Ну вот такие номера в Геленджике… С начальством на служебной машине ездили на выходные – не оплачиваются же, вот и решили покататься по окрестностям. От шампанского, купленного в Абрау–Дюрсо, которое мы пили из горла прямо в машине, сильно голова заболела к вечеру, когда до Геленджика доехали.
Зато к утру я уже был живее всех живых. Успел прогуляться по набережной. Потом голышом купался в Черном море на первомай, совпавший с Пасхой. Вода,
конечно, взбодрила. Коллеги сопели, хоть и сала в каждом из них килограмм на 30 было больше, но повторять отказывались. Боялись, что сердечко не выдержит после всенощных возлияний. Слышу: "Молодца, Люр! Мир, Труд, Май! Да ну нахрен, вылезай!"
Люр позавтракал с родителями, распределил вещи и выдохнул. Два дня выходных давали ему время перед решающей битвой за место под нефтяным солнцем.
Сразу же, как только была включена сим–карта, на телефоне гневно заблестело "ты где", от Светика. Однако пропущенных от нее не было. Отвечать было нечего. Всю командировку они вели переписку, где активно скучали друг по другу. Клятвенные обещания встретить, накормить, напоить и залюбить до смерти, на поверку оказались: "Ну проспала, не мог подождать?". Его это не беспокоило. Он потянулся на тахте и еще часик–другой подарил царству Морфея.
Ближе к вечеру голова доехала домой за хозяином. Забрав со стоянки черного Хлюпыша с логотипом ежика со стрелкой и совершив круг почета "заправка–мойка–аптека", Люр отправился к проспавшей.
Светка – ребенок, хоть по паспорту и не скажешь. Ярко рыжие волосы, наращенные до впечатляющего мужчин объема, заплетены в косички, зеленые большие глаза, звенящий смех и кривляние, шутки из детства, в которых самым страшным словом было "трусы", ямочки на щеках и внешность сбитой, крепкой молочной девки "из деревки" с упругой грудью и попой провоцировали животную страсть и не оставляли никаких шансов быть серьезным. Что–то мудрое и взрослое отыскать в ней не получалось. Занималась она фотографией и парикмахерско–макияжным ремеслом.
С порога запрыгивая на командированного, Светик попыталась что–то предъявить, но прекрасно понимала, что это только продлит никому ненужное ожидание. Уже спустя минуту на них не было даже носков. Треск вырываемой из–под себя простыни, крики, всхлипы, закатывание глаз, стоны, фиолетовые следы укусов, царапины по всему телу, соседские стуки по батарее – Светка отдавалась процессу полностью.
Спавший на пакетах кот не успел сообразить, что к чему, поэтому стресс получил изрядный. Шерстяной мешок с остервенением носился по съемной малосемейке, вырывая когти на поворотах, каждый раз ставя рекорды по акробатическим прыжкам с предметов интерьера на пол – десяток было мало.
– Я тебе ромашек привез, – Люр смахнул пот и достал кофточку с капюшоном полностью покрытую полевыми цветами в солнечных лучах. Светик сразу же натянула ее на голое тело и получилась изрядно помятая, лохматая рыжая луковица с горящими глазами в ромашках. Он улыбался. Она сияла.
– А я вот тебе тоже подарок приготовила, а ты даже не заметил, – прозвенел ее слегка осипший голос–колокольчик.
– Стрижка, брови, ресницы, татушка новая, – судорожно метались глаза и мысли. Нет, все это Люр внимательно изучил. Неужели и правда что–то приготовила?!
– Смотри.
– Куда?
– Глупенький, туда.
Там была аккуратно выбрита стрелочка–указатель. – Нравится? Это я тебе. Ну для тебя…
– Да, здорово, – Люр едва улыбнулся. Светик ушла разогревать остывший праздничный ужин – картошку с салом на сковородке. А Люру надо было остыть.
– Я покурю пока. Позовешь, как готово будет?
Сигареты еще нужно было найти, как и трусы. Кот разметал предметы одежды по всей комнате и забился в угол с пакетами вещей, откуда были отчетливо слышны нервные удары хвоста о линолеум и полиэтилен.