Любовь? А что? А вдруг!
Шрифт:
Самолет, тем временем, набрал высоту. Чтобы успокоиться, я посмотрела в окно. За окном самолета – белые, пушистые облака. Красиво! А над облаками? Бесконечность.
Что же мне делать: все, все, что было вокруг меня, было нереально – бесконечность небес, лица соседей и их голоса.
– Вы испугались?
Я вздрогнула и резко повернулась на голос. В проходе, наклонившисько мне, стоял тот самый мужчина, с которым мы пробирались по проходу в самолете.
Посмотрев мне в глаза, он наклонился ниже, собираясь, что-то мне сказать, и его длинные волосы коснулись моей руки. Я опять вздрогнула и резко отдернула руку. Он засмеялся. И тихо сказал: «Ну,
Лето пролетело быстро, оно было наполнено солнцем, теплом и музыкой. Шуберт возвращался в Вену. А маленькая девочка оставалась в Эстерхази.
Перебирая рукописные ноты произведений Шуберта, она вспоминала жаркое лето и музыку, доносящуюся из открытых окон дворца, с грустью понимая, что вряд ли когда-то встретится вновь со своим учителем.
– Я сяду рядом, Вы не против?
Он поменялся местом с моим соседом и сев со мной рядом, задумчиво посмотрел на меня. Мне опять стало не по себе. Рядом сидел странный человек, да, и человек ли он был? Одному его взгляду или взмаху рук подчинялось сорок мужчин, даже не мужчин, это я опять как-то не так выразилась. Такое впечатление, что он управлял их голосами. И голоса эти, после взмаха его рук, становились неземными.
– А я Вас помню, – вдруг тихо сказал он.
Я пожала плечами и придвинулась вплотную к окну. Но сразу одернула себя. За окном – бесконечность, я не смогу найти там защиту и опору, надо надеяться только на себя. Я отодвинулась от окна и встряхнула головой: «Меня? Мы с Вами не знакомы! Я никогда Вас не видела и не слышала. Вы ошиблись».
– А я помню. Одно время Вы очень часто бывали в консерватории. Причем проходили туда с заднего хода. С Вами был молодой человек, он смотрел на Вас с восторгом, а в руках у него почему-то всегда был японский зонтик, не закрытый до конца.
Явздрогнула, повернулась к нему и внимательно посмотрела в его глаза. Серо-голубые глаза смотрели серьезно, было понятно, что он не шутит.
Его слова заставили меня вспомнить очень давний эпизод из моей жизни. Я усмехнулась.
– Он был чудак. Японским зонтиком он просто хвастался. Его отец преподавал в консерватории, и поэтому нас пропускали туда бесплатно.
– сказала я.
У меня перед глазами, как яркая вспышка, пронеслись воспоминания тех лет. Мы поднимаемся по бесконечной лестнице черного ходана самый верх Большого зала консерватории. Я в прискок бегу впереди, а мой сопровождающий пытается меня догнать и удержать за руку. И, как бы невзначай, чмокнуть куда придется. В руку, плечо и даже в щечку. Я уклоняюсь от него, и, перескакивая через две ступеньки, мчусь дальше. Наверху жарко и душно, но все хорошо слышно и видно. Балкон в консерватории устроен так, что ты, находясь на нем, как будто паришь над всеми остальными. На этом балконе собиралась молодежь. Попадая в консерваторию в последующие годы, я всегда оглядывалась назад и пристально рассматривала галерку. Какого-то искала? Может быть…
– Как Вы узнали про это?
– Я учился в консерватории и тоже приходил на самый верх послушать музыку.
– Я Вас не помню.
– Не мудрено. Помимо музыки, которую Вы слушали увлеченно, был еще и поклонник Вашей красоты. Ему тоже надо было уделять внимание.
– Увы, этот поклонник интересовал меня, пусть Вы сочтете меня меркантильной, но я, все равно, скажу, как возможность попасть бесплатно на концерт.
– Вот, как? Ха-ха! А я Вас запомнил в первый же раз. И сказал себе, что, увидев во второй, обязательно познакомлюсь. Но так и не решился.
– А потом?
– Потом Вы исчезли. Что с Вами случилось?
– Ничего. Я не помню. Наверно, появилось новое увлечение, – со смехом ответила я.
Перед глазами опять пронеслись, как кадры из фильма, воспоминания тех давних лет. Я улыбнулась.
На нашем факультете появился новый студент – красивый, высокий и со своей маленькой машинкой. На этой машинке мы, ну, наверно, человек восемь одновременно, после лекций отправлялись в кафе отмечать успешно прожитый день. Отмечали мороженным, но ведь не в этом дело! Было шумно и весело. А потом… Потом он пригласил меня в консерваторию. На нем был серый костюм, светлая рубашка и классные ботинки. Места в партере. Все было так помпезно! И совсем не похоже на наши музыкальные вечера на галерке. Но это уже совсем другая история.
Вы внимательно и пристально рассматривали меня. Не могу сказать, что взгляд был тяжелый, но под этим взглядом я вернулась из своих воспоминаний и спросила: «А с Вами?»
– Я с Дальнего Востока. Отучился и уехал домой. А Вас я вспоминал долго. Даже на улице оглядывался, все искал и думал, если встречу, уж в этот раз не отпущу. Подойду, возьму за руку и все.
Он взял меня за руку. У него была тонкая рука с длинными пальцами. И хотя, он только слегка прихватил мою руку, я почувствовала силу его пальцев.
Прошло шесть лет. И Шуберт вновь оказался в поместье Эстерхази. Маленькая девочка выросла. Ей исполнилось 19 лет. Она была в полном расцвете молодости и обаяния. Увидев ее, «бедный музыкант» влюбился по уши.
Круг замкнулся! Первая встреча – 19 лет Шуберту, вторая – 19 лет Каролине! Любовь ли это или увлечение? Кто может определить это сейчас? Но ведь чувство влюбленности посещает нас только тогда, когда рядом с нами человек, который предназначен только нам!
Я попыталась высвободить свою руку, но он сжал пальцы, и моя рука осталась в его ладони.
– Что Вы хотите услышать, нет я неправильно задал вопрос, что Вы хотите, чтобы мы спели для Вас?
– Вы певец или музыкант?
– Я? Я немного пою. Немного играю. Вообще-то я органист.
– А здесь? Среди «лучших певцов Москвы»? Вы дирижер?
– Нет, нет! Я просто руководитель и организатор.
– Органист – это, на мой взгляд, очень серьезно.
– А Вам нравилась органная музыка, я помню. Вы слушали Баха замерев и не отрывая взгляд от сцены.
– Да. Я помню! Мы сидели на самой «верхотуре», и органист казался маленькой точкой. И этот маленький, маленький человечек на сцене заставлял весь огромный зал замереть, не дышать и впитывать в себя его музыку.
– А Ваш ухажер, вертелся, ему, явно, не сиделось на месте. И смотрел он совсем не на сцену, а на Вас.
Я засмеялась: «Вы помните такие подробности!»
Она встретила его с восторгом. Каждый день, проведенный вместе был наполнен музыкой и общением. Произведения Шуберта трогали Каролину глубоко и сильно. Вечерами они подолгу гуляли в саду и могли говорить часами. Она восхищалась его музыкой, а он ее красотой.
Какое для Шуберта было счастье, играя на фортепьяно в четыре руки, как бы случайно касаться рук Каролины. Она вздрагивала, щеки ее загорались румянцем, не переставая играть и не поднимая глаз, перенося руки на соседнюю октаву, она тоже, как бы невольно, касалась рук Шуберта. Шуберт замедлял темп игры и затаивал дыхание, щеки его рдели румянцем, а все домочадцы отводили глаза.