Любовь без границ
Шрифт:
В сознании Джулии, которая просто не умела иначе, начал формироваться план.
Если пробный выпуск «Ночной жизни города» будет иметь успех и получит одобрение сверху, если серия будет продолжаться (желательно на основе контракта), придется подыскивать расторопную девушку… она бы присматривала за детьми, выезжала за покупками… для этого ей нужно иметь права…
Дверь отворилась, заглянул Хью:
— Не спится? Мне тоже.
Джулия поманила его на кухню.
— И давно ты тут сидишь? Причем с таким видом, словно в тебе вдруг проснулся не в меру предприимчивый подросток. Что-то
— Ничего я не замышляю!
— Да?
— Я строю планы.
— Ага, — сказал Хью упавшим голосом. — Как раз этого я и опасался.
Глава 3
— Мой волшебный цветок! — сказал Леонард миссис Ченг. — Моя изысканная желтая жемчужина! Где, черт возьми, мои шлепанцы!!!
— Моя ставить под кровать.
— Вот как, под кровать? — Он выпрямился, опираясь на трость, и посмотрел на китаянку очень-очень сверху вниз. — И каким образом я со своими негнущимися сочленениями и сердцем на последнем издыхании, каким образом я должен их оттуда выуживать? Или, может быть, дряхлому старику полезно ползать на брюхе по полу?
Миссис Ченг продолжала помахивать метелкой для пыли — туда-сюда, туда-сюда, как автомат. — Ну?!
— Моя знать — так положено.
— Ни черта так не положено! Видно, придется мне таскаться по дому в одних носках!
— Так положено.
Леонард наслаждался каждой секундой этого диалога. Он в самом деле обожал миссис Ченг, и потом неделя выдалась не из легких. Человек заслуживает немного простых радостей.
— В этом доме создалась нездоровая атмосфера, — доверительно сообщил он. — Что-то вроде ядерного конфликта. Чревато самыми ужасными последствиями. Вот ведь никогда не подумаешь! Сбил старую каргу — и на тебе, ядерный гриб.
— Моя не знать, — был ответ.
Китаянка прошагала к раковине и принялась убирать наставленные там пузырьки с лекарствами.
— А я очень хочу знать, какой черт… — Леонард повернул трость ручкой вниз, пошарил под кроватью и выудил сперва одну тапочку, потом другую, — какой черт дернул Джеймса выехать, когда он знал, что без очков ни черта не видит?
Миссис Ченг не ответила, истово надраивая смеситель.
— Теперь таскается к этой старой карге, шаркает перед ней ножкой. Кейт это не по нраву, а, спрашивается, почему? Сама все время отирается среди дряхлых и немощных, а Джеймсу, видите ли, нельзя зайти в гости к безобидной старушенции? Почему, я тебя спрашиваю?
— Моя не знать, — сказала миссис Ченг. — Твоя хотеть кофе?
— Кофе я бы выпил, но не твоего. Во всем мире не найдется китаезы, который умел бы приготовить кофе. Ты хоть понимаешь, какую бурду варишь?
— Моя твоя не понимать! — отрезала китаянка, расставляя назад пузырьки.
— Люблю женщин с перчиком! — восхитился Леонард. — Немного здоровой перепалки никогда не повредит, ты уж поверь старику. В Кейт перчик имеется, да-с. Как думаешь, у Джеймса с той старой каргой есть что-нибудь общее, кроме возраста?
— Твоя не говорить про возраст, — с тем же замечательным внешним бесстрастием высказалась миссис Ченг. — Твоя сама старая. Твоя скоро будет сто лет.
— Да уж, я старый негодяй, — с нескрываемым удовольствием
Сунув метелку в бездонный карман, китаянка принялась сворачивать шланг пылесоса.
— Я вот узнаю, сколько ты тут у нас зарабатываешь…
— Мало, но за вас мне приплачивают, иначе ноги бы моей тут не было, — сказала миссис Ченг, внезапно теряя свой дремучий акцент.
К кофе Джеймсу было предложено весьма ординарное печенье в восьмиугольной жестяной коробке — китайской, если судить по орнаменту из журавлей и пионов. Жестянка была древняя и видавшая виды, как и все остальное в тесной душной гостиной мисс Бачелор, за исключением разве что приемника. Мисс Бачелор высоко ценила этот прибор: он исключительно хорошо ловил Би-би-си и тем самым скрашивал ей долгие одинокие ночи.
Надо сказать, гостиная поражала не только обилием старого хлама, но и своим редкостным унынием. Мисс Бачелор была так же неспособна украсить свое жилище, как и себя самое, и принимала этот факт с достоинством.
— Как вы, без сомнения, заметили, — сказала она Джеймсу, — дизайнер из меня никудышный. То, что я умею воспринимать прекрасное, мало помогает мне в повседневной жизни.
Часть мебели была еще викторианской, то есть тяжеловесной и как бы раздутой, часть словно перекочевала сюда из дешевых меблированных комнат и неприятно выделялась своим крикливым глянцем. Кресло, в котором сидел Джеймс, было прежде всего удивительно неудобным, а чехол все время сбивался. Ковер неплохо было бы как следует вычистить, а занавески отгладить. За приоткрытой дверью, замок на которой, должно быть, давно разболтался, виднелась кровать под застиранным стеганым покрывалом, некогда малиновым, а теперь тускло-бурым. Единственным источником позитивных эмоций были стены, увешанные репродукциями любимых итальянских живописцев хозяйки, вроде Беллини и Джорджоне, и копиями барельефов Гиберти и делла Роббиа.
Против всех ожиданий, это даже не была отдельная квартира. Дом на Кардиган-стрит принадлежал невестке мисс Бачелор, и здесь ей было отведено всего два помещения. Невестку Джеймс встречал у входа, как раз она и отворяла ему дверь — неприветливая женщина, вдова, снедаемая одиночеством и ипохондрией. Впрочем, она и раньше была не слишком счастлива, не в силах простить мужу его более высокого интеллекта. Позже это негодование обратилось на Беатрис. Гость мужского пола, да еще с бутылкой хереса, не говоря уже о цветах, явился для вдовы прямо-таки личным оскорблением.
В свое третье посещение дома на Кардиган-стрит Джеймс имел неосторожность воскликнуть:
— Миссис Бачелор, как хорошо вы сегодня выглядите!
— Вы окончательно восстановили ее против себя, — заметила Беатрис. — Она ни минуты не сомневается, что это едкая насмешка.
— И что? Она вас выставит за порог?
— По крайней мере попробует: спрячет мою масленку, не впустит мою кошку или что-нибудь в этом роде. Но я уже научилась облекать себя в мантию восточного бесстрастия. Это ее, во-первых, раздражает, а во-вторых, заставляет отступать.