Любовь без границ
Шрифт:
Свет майского дня лился на сад Черч-Коттеджа, как Божья благодать. Клумбы радовали глаз яркостью красок. Среди пестрого ковра первоцветов гордо высились тюльпаны и смешно топорщились веточки розмарина. Джулия устроила цветник с присущим ей старанием, руководствуясь лучшими книгами по теме. «Это будет нечто среднее между строгостью и буйством», — говорила она. Хью кивал, не прислушиваясь. Сам он терпеть не мог копаться в земле и с радостью уступил жене всю инициативу. Чтобы поддразнить ее, он рассуждал примерно так: «К чему столько усилий?
Сейчас он сидел в углу такой террасы и, надвинув пониже соломенную шляпу, разглядывал цветник. Тот был ухожен почти до точки совершенства, в точности как и Джулия, и само это совершенство казалось Хью в его теперешнем состоянии духа горьким упреком. Цветник раскинулся под солнцем, прекрасный и бесхитростный, опять же как Джулия (по крайней мере так ему теперь представлялось) — невинная, беспомощная жертва его идиотской выходки и при этом символ всепрощения. Ни слова упрека, ни намека на критику! Без малейшего колебания она приняла его сторону перед лицом сокрушительного гнева Вивьен Пеннимэн.
Разумеется, он все ей рассказал: как они чересчур рано добрались до Ковентри; как он сказал водителю, что скоротает время за осмотром собора, а вместо этого отправился в паб и заказал виски, чтобы залить ярость и разочарование; и еще виски, и еще, а оно все не действовало, словно нарочно выжидая, пока он окажется в супермаркете, и вот там так врезало по мозгам, что остальное помнилось смутно. «Кажется, я продемонстрировал им все. Только что не заблевал супермаркет фонтаном», — сказал Хью Джулии, а она сидела и слушала молча, с безмерным сочувствием.
Позже по телефону Вивьен сказала, что вряд ли сможет в дальнейшем обеспечивать Хью работой. Глаза Джулии при этом наполнились слезами — она оплакивала его. Весь тот вечер, всю ночь и все последующие дни и ночи она была полностью, абсолютно, неизменно мила с ним и нежна, и вот теперь, бессмысленно сидя в кресле и глядя на устроенный ею цветник, Хью понемногу приходил к мысли, что он больше не в силах выносить ее нежность, ее кротость и всепрощение. Просто не в силах.
Разумеется, он знал, что это лишь оборотная сторона чувства вины и стыда. Чем лучше вела себя Джулия, тем тошнотворнее казалось его собственное поведение. Преданная любовь, которую она выказывала, была чем-то новым в их отношениях, и невольно приходило в голову, что это любовь Далилы к обритому наголо, бессильному Самсону. Конечно, даже приложи Хью все старания, он не сумел бы усмотреть в ее любви ни снисхождения, ни торжества, ни превосходства — скорее даже наоборот. Джулия производила теперь впечатление покорной, зависимой, не слишком уверенной в себе супруги, и как раз эта романтическая, идеализированная, книжная любовь заставила Хью понять: как распоследний ублюдок, он никогда не искал такой совершенной любви и не мог ужиться с таким безупречным поведением. Более того, он чем дальше, тем чаще думал, что все это, вместе взятое, наносит ему непоправимый вред, просто убивает его
— Мистер Хантер! Мистер Хантер!
Хью приподнял шляпу и повернулся. Сэнди стояла в дверях, ведущих в сад, вытирала руки о передник и орала. Такая у нее была привычка. Вместо того чтобы подойти и сказать нормальным голосом, стояла за десять метров и орала.
— Что?
— Телефон!
Хью тяжело выбрался из кресла. Телефон, который и раньше не был задушевным другом, теперь казался злейшим врагом, хроническим вестником плохих новостей.
— Хью Хантер слушает.
— Это Морис.
— Морис!
— Мне следовало позвонить еще неделю назад, и — честно! — я хотел, но тут такая суматоха, что не было ни минутки. Хотел поздравить Джулию, а тебе сказать, что мне очень жаль…
— Ерунда! — перебил Хью.
— Ты должен знать, что я тут совершенно ни при чем. Я был против, но за неимением права решать…
— Я совершенно счастлив за Джулию. Она заслуживает всего самого наилучшего. В конце концов, контракт остался за Хантерами. Ха-ха.
— Вот и отлично, вот и отлично! — зачастил Морис с заметным облегчением. — Я знал, что ты кремень. Так и сказал Кевину…
— Мне показалось, передача ему понравилась.
— Понравилась? Да он был вне себя от восторга!
— Тогда почему?..
Последовало короткое молчание.
— Почему? Как почему? Мы с тобой постарели, дружище Хью. Сегодня ты, а завтра я. — Морис коротко невесело хохотнул. — Не шучу. Осенью ухожу на пенсию. Кстати, какие у тебя планы?
— Планы?
— Почему бы не сменить обстановку, а? Не дать себе передышку?
— Джулия для этого слишком занята.
Морис, который (по обоюдному согласию) за девятнадцать лет не провел вместе с Зои не только отпуска, но и выходных, мысленно скривился.
— При чем тут Джулия? Если она занята, это не значит, что и ты не можешь никуда шагу ступить.
— В данное время я сам себе не слишком веселая компания, — сказал Хью, внезапно до смерти утомленный всем этим кривляньем.
Уловив в его голосе дрожь, пусть даже совсем легкую, Морис решил, что затягивать разговор не стоит.
— У тебя что, нет друзей? Для того они и существуют, чтобы делить с ними минуты уныния. Выбери самого подходящего и поезжай с ним расширять горизонты. Проблема с телевидением в том, что вечно топчешься на одном пятачке, совсем теряешь чувство перспективы. Когда вернешься, позвони. Встретимся, выпьем, обменяемся впечатлениями. Выше голову, старина! Передай привет своей очаровательной жене.
Повесив трубку, Хью обхватил себя руками. Его била дрожь, ноги подкашивались. В гостиной было сумрачно и зябко, а за окнами хозяйничало солнце и раскинулся сад — прекрасный, но лишенный души, как и весь этот треклятый мир. Сад, который еще не знал, каково состариться и быть выкорчеванным без всякой жалости.
— Мистер Хантер! Мистер Хантер!
— Что? — устало спросил Хью.
— Я еду забирать мальчиков из детского сада, а после обеда мне нужно в Сэйнсбери, и с ними останетесь вы. Так сказала миссис Хантер.