Любовь без права на ошибку

Алюшина Татьяна Александровна

Мы перекусили и поехали назад в поселок: вроде считалось, что мне положено там гостить, да и Надежда Ивановна уже несколько раз звонила и осторожно интересовалась, когда мы вернемся. Ничего не поделаешь, придется придерживаться «протокола».

Я все никак не могла отвлечься от разговоров с родными и, обдумывая папины и бабулины слова, поделилась с Битовым некими выводами:

– Надо Надежду Ивановну привезти в Москву, чтобы они с бабушкой встретились.

– Не знаю, – засомневался он. – Как она дорогу перенесет? Давление, да и сердце.

– Им

надо встретиться и попрощаться, – вздохнула я. – Моя бабушка умирает, ей осталось от силы полгода. Сердце. Оперировать поздно, она не выдержит операции, и сама это лучше всех понимает, она же врач. Бабуля поэтому и попросила отвезти письмо Надежде Ивановне, не хотела умирать, не помирившись и не простившись.

– Черт! – ругнулся, расстроившись, Битов. – Как моя-то это перенесет!

– Она знает, бабушка ей сразу сказала, – успокоила я его заботливые порывы. – Это жизнь, им восемьдесят лет, большинство их сверстников уже умерли.

– Я подумаю, как это сделать, – пообещал он. – Как же это грустно, Васька. Я даже представлять себе не хочу, что мне предстоит с ней прощаться.

– А ты не представляй, – дала я совет полезный. – Я вот и не собираюсь этого делать. Как будет и когда будет, так и будет. А пока я делаю все что могу, чтобы ей было хорошо.

Мы замолчали надолго.

А я почему-то вспомнила, как когда-то мне говорила мама, что отца могла бы полюбить только за то, что с ним уютно и комфортно молчать вдвоем. Я только сейчас ее поняла! Мы с Битовым промолчали всю дорогу, думая каждый о своем и при этом не отдаляясь друг от друга, не разделяясь душевно. Это очень теплое чувство, на самом деле уютное!

Обитательницы дома нашему появлению так активно обрадовались, что я даже несколько удивилась. А Вера Николаевна перестала посматривать на меня с плохо скрытым неодобрением и выражала неподдельную радость. Герцог старался находиться поближе ко мне и снизошел до полного безобразия – улегся рядом со мной на диван и уложил головушку тяжелую мне на колени.

Они тут что, одичали совсем за пару дней?

Выяснять мы не стали, а приняли участие в накрывании стола к обеду, затянувшемуся разговорами на пару часов.

– Ой, я совсем забыла вам сказать, – всплеснула руками Вера Николаевна. – Приходил сосед, ну этот, Глеб Александрович, спрашивал, когда вы будете, хотел отблагодарить как положено Василису нашу.

Опаньки! Я уже их Василисой стала! Ну надо же, налицо факт прогресса отношений!

– Завтра к нему сходим, – решил Битов и предложил: – Бабуль, пошли втроем прогуляемся за реку, ты как?

– Я с удовольствием и чувствую себя сегодня превосходно.

Гулять мы пошли вчетвером, к нашей компании милостиво присоединился Герцог, снизошел. Выгуливали Надежду Ивановну мы часа полтора, уж и темнеть начало, когда вернулись домой, и опять к столу! Вера Николаевна уже накрывала ужин.

И снова засиделись за разговорами, продолжая такой удачный мирный день, пока меня не отвлек телефон. Звонил папик в совершенно растрепанных чувствах.

– Васена! Иринку положили на

сохранение в больницу, – паниковал он. – Она говорит, что все в порядке, и врачи меня успокаивают, но я подозреваю, что они мне что-то недоговаривают!

– Спокойно, – принялась уговаривать я его. – Я сейчас ей позвоню, меня она обманывать не станет. Договорились?

– Васька, приехала бы ты! – попросил он.

– Приеду, – твердо пообещала я.

И набрала Иринку, выспросила у нее с пристрастием, что за сохранения такие, приведшие папика в состояние паники, ни разу в жизни им не практиковавшееся. Оказалось, что все на самом деле в порядке, обычная плановая госпитализация для проверки анализов и наблюдения за течением беременности.

– Он мне не верит, – смеялась Ирина. – И врачам не верит, считает, что мы его пугать не хотим!

– Я твоим врачам тоже не сильно верю! Зачем тогда тебя положили в четверг, в конце недели, если это плановая проверка, что за срочность-то такая? – проворчала я с подозрением. – Завтра приеду и сама с ними разберусь!

– Да все в порядке, Васька! Это же хорошая клиника, они работают без выходных! Что ты будешь срываться, Васена, у тебя ж там вроде как роман? Вот честное слово, с нами все в порядке! В том смысле, что со мной и твоим братиком!

– Вот завтра и поговорим, – оборвала я разговор постановлением.

Сидевшие за столом с явным напряжением слушали мой разговор по телефону и разглядывали меня вопросительно.

– Что-то случилось? – не выдержала Надежда Ивановна.

– Папину жену положили на сохранение в больницу, он в панике. Иринка утверждает, что все в порядке, но я что-то сомневаюсь. Надежда Ивановна, мне надо ехать.

– Да, конечно, – поспешно согласилась она. – Но это очень грустно, что ты уезжаешь, Васечка. Ты стала для меня очень дорога, как родная внучка, и мне совсем не хочется так скоро с тобой расставаться.

– Я обязательно еще приеду. А вы письмо закончите, и его привезет в Москву Влад, договорились?

– Да, да, – кивнула старушка. – Так будет лучше всего.

Битов ничего не сказал почему-то. Мы посидели за столом еще с полчаса, я рассказывала про папу с Иринкой, обе дамы меня подробно расспрашивали, сентиментально вздыхали в особо романтических местах повествования, Битов же продолжал хранить задумчивое молчание и вдруг заспешил увести меня в свою спальню, пробормотав что-то непонятное бабушке и домработнице. Те только понимающе улыбались.

Нечто неуловимое, но ощущаемое было в нашем стремительном и каком-то немного отчаянном соединении. Грусть? Не знаю! Я чувствовала что-то непонятное, несказанное, но незримо присутствовавшее в том, как брал меня Битов и как я отвечала ему, вторя телом и душой. Печаль расставания?

Мы лежали обнявшись, приходя в себя, Битов прижимал меня к своему боку, медленно поглаживал по спинке горячей ладонью и вдруг, вырывая меня из приятной полудремы, сказал:

– Вась, а ведь перед нами во весь рост встал насущный вопрос.