Любовь до белого каления
Шрифт:
От ведеркинской правоты становилось совсем тошно, но Татьяна не сдалась. И, как показало время, правильно сделала, хотя тогда ей самой казалось, что она все глубже ввинчивается в черную трясину и тащит за собою близких людей.
Через месяц ее взяли на невразумительную должность – административного помощника креативного директора в новую компанию, только-только набиравшую обороты. Зарплата была смешной, начальник – сопливым мальчишкой, а коллектив – разношерстным и, в общем, дружелюбным.
Через год все начало меняться в лучшую сторону, а через три креативным директором была
– Мне никто не нужен, – строптиво говорила она Ведеркиной и презрительно морщила носик. – Чтобы в моей квартире появилось грязное, волосатое существо, разбрасывающее носки, читающее в туалете газету и оставляющее после себя неопущенный стульчак, чтобы я гладила чьи-то рубашки, засыпала под футбольные матчи, а просыпалась от того, что кто-то сморкается в мою раковину? Да никогда!
– Слушай, можно подумать, что у всех остальных по апартаментам шарахаются дикие гиббоны или гибриды бомжа с недорослем Митрофанушкой! Что ты вечно в крайности бросаешься? Влюбишься, еще сама будешь ему стульчак поднимать и футбол в программке подчеркивать.
– Я свободная женщина. И мне так лучше!
Наташка хихикала и намекала, что любая свободная женщина мечтает быть посаженной на цепь. Это было правдой. И Татьяна прекрасно знала, что тоже хочет на цепь, но за неимением желающего составить счастье красивой обеспеченной женщины она вынуждена была приспосабливаться к создавшимся условиям.
Периодически Татьяна звонила Лиде. Это было страшнее, чем наркозависимость. Любовь давным-давно сгорела, оставив в душе грязный островок пепла и сухую обиду, перемешанную с ревностью и непониманием. Поэтому Татьяна регулярно ощущала потребность оповещать Крыжовникова о своих успехах. Скорее всего, Лида ничего ему не передавала. Даже не скорее, а наверняка, но могла сболтнуть в разговоре, а там, глядишь, новость доползла бы и до Семена. Таня и сама не знала, зачем ей это, но так было легче. Наверное, потому, что дырка в сердце, проделанная метким Крыжовниковым, так никем и не была прикрыта.
– Мазохизм и идиотизм. В коктейле, – возмущалась Ведеркина. – Зачем тебе знать про него и чтобы он знал про тебя? Ну, представь, вернется твой Крыжовников, и что?
– А я спущу его с лестницы, – мечтала Татьяна.
– Ой, не могу! Достойная цель. Главное – оправдывает средства. Злопамятная ты баба, Аникеева. Мужик небось пятый год так и икает от твоих поминаний. Переключись на что-нибудь другое, а там, глядишь, и личная жизнь наладится. У тебя же на морде написано: не подходи – загрызу!
– Правильно читаешь – загрызу. Потому что больше никто и никогда меня не бросит. Хватит, я дважды поверила и дважды обожглась.
– Конечно, не бросит, бросать-то некому, – вздыхала Наталья и ненавязчиво, как ей казалось, сватала Татьяне холостых знакомых.
Глава 5
Открыв глаза, Семен некоторое время бездумно смотрел в потолок, потом резко встал и, вздрогнув от утреннего холода, закутался в халат. Светлана, разметавшись, спала на самом краю постели.
Он с некоторым самодовольством посмотрел на жену: молодая, все такая же красивая, даже после рождения двоих детей, и на двести процентов его. Вся, с бровями вразлет, с длинными густыми локонами, с тонкими щиколотками и перламутровыми ногтями. Хорошая, уютная, домашняя, комфортная, почти беспроблемная. Совсем беспроблемных женщин не бывает, это Крыжовников знал наверняка. Света Гуськова оказалась оптимальным вариантом: для семейной жизни, для выхода в свет и для надежной опоры на черный день. В букете ее достоинств имелись, конечно, некоторые недостатки, но это лучше, чем пара достоинств в букете недостатков. Так подсказывал Крыжовникову здравый смысл, а его здравый смысл редко ошибался.
Света знала, что муж смотрит, и специально повернулась так, чтобы прикрыть живот, который все-таки был уже не так хорош, как раньше. Она почти всю ночь не спала, поняв, что не может остановиться на полпути. Подозрение зудело, как комариный укус, мешая сосредоточиться. Хотелось не просто почесаться, а расчесать и потом успокоиться. Пусть лучше будет больно, чем просто ноет. Сейчас Семен должен пойти в душ, и тогда она довершит то, что до утра не давало покоя, – просмотрит входящие и исходящие звонки. Светочка прекрасно понимала: на то, чтобы проверить всю записную книжку мужа, понадобится целый день. Если и имеется какая-нибудь зазноба, то либо она звонила, либо ей звонили. И наверняка ее номер уже каким-то образом идентифицируется: Тося, Мотя или какая-нибудь Дульсинея.
Осторожно скрипнул паркет, далеко глухо и неравномерно зашумела вода. Света бросилась к пиджаку. Руки тряслись так, как будто она была воришкой, тырившим деньги у пахана. От страха, что что-то найдется, и волнения, вдруг Семен ее застукает, в глазах темнело, а телефон выпадал из заледеневших пальцев.
Исходящие: «Витя», «Леха-сервис», «Романов», шесть раз «Юра» и «бухи». Все звонки в пятницу.
Света воровато оглянулась и прислушалась, стараясь унять сердцебиение. Пульс бабахал в ушах, как тамтамы каннибалов.
Входящие: «Леонид Караваев», «Барминтовский», «охрана» и семь раз «Юра», существенно разбавлявший список своим наличием.
Сотовый никак не желал запихиваться обратно в карман, с грохотом вываливаясь на пол. С четвертой попытки, едва не разорвав подкладку, Света все же вернула аппарат на место и нырнула под одеяло. Ее трясло так, что матрас ходил ходуном.
– И стоило закатывать истерики, – осуждающе подвела итог Новгородская, которой Света позвонила, едва за покормленным и обласканным мужем захлопнулась дверь. – На будущее станешь умнее. А то мужик с работы, а ты в дверях с чемоданами: на раз – в морду, на два – прощай. Вот так и рушатся семьи, а обиженные мужики распространяют слухи о женской логике и непредсказуемости.