Любовь до полуночи

Логан Никки

– Моментом, когда я понимал, что не был способен на какие-либо обязательства, на настоящие отношения. Что не мог никому хранить верность, как и мой отец. Так что я уходил раньше или выбирал женщин, которые бы изменили мне первыми.

Ох, Оливер…

– Я все время считал, что я настолько лучше его – со своими прочными ценностями и высокой моралью, – но все это время я боялся, что унаследовал его неумение связать себя обязательством с кем-то, хранить верность. Любить только одну. – Он

поднял на нее измученные глаза и погладил ее по щеке. – А потом у меня была ты. В моих руках. В моей постели. И все, чего я когда-либо хотел, лежало передо мной на тарелочке. Женщина, по сравнению с которой любая другая просто бледнела. Все это было так неожиданно реально, и не было никаких оснований для нас не быть вместе – в этом кресле, в этой комнате, в этом городе и за его пределами. Я запаниковал.

– Ты сказал мне, что не можешь любить меня. Ты достаточно ясно выразился. – Произносить это вслух все еще причиняло боль, даже столько времени спустя.

– Одри, – выдохнул он. – Мой отец использовал любовь моей матери к нему, чтобы привязать ее к отношениям, над которыми ему не нужно было работать. Он не ценил этого. И конечно, не уважал. Что, если я поступлю с тобой так же?

– А что, если нет? Ты – не твой отец, Оливер. – Независимо от того, что она до этого сказала в гневе.

– Что, если так? – Отчаяние заволокло ему глаза. – Твои чувства чуть было не заставили меня выяснять это. Вот почему я оттолкнул тебя.

Всего двенадцать месяцев назад она стояла здесь, в этом пентхаусе, в ужасе из-за своей возможной ущербности. И Оливер доказал, что она была не права. И тем самым изменил ее жизнь. Теперь у нее был шанс вернуть ему долг.

– Тебе нечего бояться, Оливер Хармер. Ты настолько же сын своей матери, как и своего отца. Никогда не забывай этого.

Он уставился на гигантскую елку в углу, словно не мог поверить, что ее слова были правдой.

– Она умела любить? – надавила Одри.

– Да.

– Тогда почему ты не можешь?

На его лице было написано страдание и замешательство.

– Я никогда не любил.

– Нет? В самом деле? – Она выпрямилась и встретилась с ним глазами. – Вообще никого?

Он стоял как вкопанный.

Она сохраняла мужество.

– Это легко можно и не заметить. Я любила кого-то восемь лет, почти не понимая этого.

Его кожа побледнела – то ли из-за слова на букву «л», то ли из-за того, что Одри употребила его в прошедшем времени.

– Когда ты поняла это?

Она провела руками по спинке изысканно вышитой ткани кресла:

– Это было как гром среди ясного неба, как раз здесь, в этом кресле.

Он по-прежнему не сводил с нее глаз. Наступила тишина. Одри заставляла себя оставаться жесткой.

– Значит, ты это хотел сказать мне? – уточнила она. – Дело не в тебе, дело во мне?

– Дело действительно во мне, Одри. Но нет, что я действительно хотел сделать, – это извиниться. Прости, что я позволил тебе улететь из Гонконга, поверив, что ты могла сделать что-то по-другому,

что ты могла бы что-то изменить.

Она сжала губы:

– Это начинает надоедать. В прошлый раз это был мой пол, на этот раз не было ничего, что я могла бы сделать по-другому, разве что наплевать.

– Это вовсе не так, как с Блейком.

– Я не боюсь своих чувств. В отличие от тебя.

Его глаза потускнели, когда она посмотрела на него.

– То есть?

– Именно то, что я сказала. Я думаю, ты просто боишься глубины своих чувств. Потому что чувства делают тебя уязвимым.

– Чего я боюсь, так это причинить тебе боль.

– Разве это не мой риск? Так же, как это был выбор твоей матери, когда она осталась с отцом.

Две глубокие морщины пролегли между его бровей.

– Ты не можешь хотеть выбрать это.

– Я бы и не стала, если бы считала, что ты унаследовал от отца что-то, кроме цвета глаз. Ты слишком сильно его не любишь. Я вообще ожидаю, что ты превратишься в его полную противоположность просто из собственного упорства.

– Я видел, что случилось с моей матерью, когда она потеряла его любовь, – сказал он напряженно и жестко, но не сердито. – Какой уязвимой это ее сделало.

– Ты мне не веришь?

– Ты знаешь, что верю.

– Тогда почему ты думаешь, что я причиню тебе боль? – Она умоляла. – Я выбрала быть уязвимой с тобой в прошлое Рождество, потому что не могла вспомнить ни одного человека в мире, которому бы мое незащищенное сердце доверяло больше, чем тебе.

– Я боюсь, что могу сделать тебе больно.

– Возможно, отказавшись от меня в какой-то момент в будущем?

– Я видел, как это повлияло на мою мать. – Впервые на его напряженном лице промелькнула враждебность. Но сейчас она знала, что так выглядел его страх. – И я чувствовал, что это сделало со мной.

Она шумно втянула ноздрями воздух в наступившей тишине, прежде чем он подошел к краю дивана. Он потянул за свисавшую со спинки мишуру и уставился на нее.

– С тобой? – рискнула спросить она.

Он развернулся:

– Мой отец отстранился от своей семьи, Одри, не только от брака. Он предал и меня тоже.

– Но он не бросил тебя. Он все еще здесь.

Он мрачно посмотрел в окно:

– Нет, он это сделал. Ему просто было лень уйти.

На долю секунды Одри задалась вопросом, не слишком ли она на него надавила, но затем Оливер плюхнулся на диван с опущенной головой.

Она подошла к нему, села рядом, положила руку на плечо и сказала единственную фразу, которая показалась ей уместной:

– Мне очень жаль.

Он покачал головой.

Она развернулась к нему:

– Мне жаль, что это случилось. И мне жаль, что это мучало тебя все это время. Любовь не должна так действовать на человека.

Когда она подняла руки, чтобы обнять его, он упал в ее объятия, обхватив, в свою очередь, ее за талию. Она прижимала его к себе. В конце концов, это был Оливер, мужчина, которого она любила.