Любовь холоднее смерти
Шрифт:
– А? Давай, – торопливо согласилась та. – Сейчас… Давно пора…
Когда номер был записан, Лида вежливо поинтересовалась, не вернулся ли еще Сергей.
– Шляется где-то, паскуда, – эмоционально ответила та. – А твое сокровище?
– По-прежнему. Знаешь… – То, что она собиралась сказать, должно было прозвучать как можно естественнее, чтобы не возникло никаких вопросов, никаких подозрений. Но для этого нужно было обладать хотя бы малой толикой актерства, а Лида считала, что этим даром она обделена начисто. И все-таки, после секундной заминки, решилась. – Я только что забрала заявление из милиции, –
Света то ли всхлипнула, то ли потихоньку чихнула. «Скорее, чихнула, – решила Лида. – С чего бы ей плакать?»
– Молодец, – вконец севшим голосом похвалила ее подруга. – Кому оно нужно, если парень в порядке… Когда вернется, устроишь ему выволочку домашними средствами, и все.
– Не уверена, что устрою.
– Не справишься – зови меня.
– Да не в этом дело… – колебалась Лида. – Понимаешь, у меня возникают сомнения, стоит ли вообще продолжать… Наши отношения.
Когда-то она видела по телевизору выступление индийского факира. Тот, заглотив змею, постепенно вытаскивал ее обратно из глотки. Змея шла то совсем легко, как по маслу, то неожиданно туго, подаваясь рывками. Так и эту фразу пришлось вытягивать из себя по одному слову.
– Ага… – протянула Света. – Вот оно как… – Ее голос был начисто лишен эмоций. – То есть ты решила его выгнать, если явится?
– Примерно так. Я как-то не представляю, что после его выходки у нас все будет по-прежнему. А иначе я не хочу. Да и не смогу, наверное.
– Ты абсолютно права! – отчеканила Света. Даже голос стал звучать яснее. – Нельзя позволять мужикам садиться на шею!
«Уж кому это и знать, как не тебе!»
– А то они всякую совесть потеряют! – все больше распалялась та. – И Алеша не исключение!
«Говори-говори. Это хорошо, что ты так завелась. Значит, поверила».
– И что же ты будешь делать?
Вопрос был задан. Следовало дать заранее приготовленный ответ… Вытащить из себя еще одну змею, возможно, ядовитую. Лида делано вздохнула, надеясь, что телефон преобразит этот вздох в искреннее выражение печали и смущения.
– Не знаю, что делать. Наверное, буду встречаться с кем-то еще.
– А с кем?
«Ну, вперед!»
– Послушай, – наивно и в то же время смущенно попросила она. – Ты можешь дать мой телефон брату?
Пауза была такой долгой, что Лиде пришлось дослать в автомат еще один жетон, чтобы разговор внезапно не прервался. Наконец снова возник голос Светы. Сказать, что та была потрясена, значило сильно преуменьшить факты. Подруга едва могла говорить от изумления.
– Сереге?! Ты что – рехнулась? После того, что у вас было?!
– А что у нас было? – весело возразила Лида. – Три с половиной года назад я засветила ему стаканом за слишком ласковое обращение. А недавно виделись пару раз… Причем не скажу, что это были самые неприятные минуты в моей жизни. С ним, по крайней мере, можно о чем-то поговорить.
– Да уж, – после паузы ответила та. – Твой Алеша в этом отношении полный дундук.
Лида едва не взорвалась – как та могла судить о ее муже, с которым почти не общалась?! Она с трудом смолчала, в то время как Света продолжала удивляться. В ее голосе сквозила ирония, под ней пряталось нечто, похожее на злорадство… Но изумления было все-таки больше всего.
– Я
«То есть я одноклеточное создание, у которого больше волос, чем мозгов. Давай-давай».
– Ты и впрямь решила с ним встречаться?
– Ничего я пока не решила. Что ты сразу впадаешь в крайности! Я просто… Мне иногда очень одиноко, и нужно с кем-то пообщаться… Не с подругой, а с парнем…
Последняя фраза прозвучала довольно нескладно и фальшиво, но вряд ли Света это заметила. Издав еще несколько удивленных восклицаний, смысл которых можно было передать одним емким выражением «Ух ты!», Света пообещала дать брату телефон. Как только будет такая возможность, разумеется.
– Он звонит мне время от времени. Сегодня обязательно должен объявиться. – В ее голосе вдруг послышались озабоченные нотки: – Только вот не знаю когда. Приходится все время сидеть на телефоне.
– Если позвонит, скажи, что я буду дома в десять вечера, – сказала Лида. – Идет? Позже я могу лечь спать, а раньше десяти могу и не вернуться. В десять, ладно? Чтобы я точно знала.
– В десять так в десять. Однако, как тебя зацепило!
Лида повесила трубку. «Может, я и ошибаюсь, – сказала она себе. – Но что я еще могу сделать? По крайней мере, сегодня я узнаю одну вещь. Одну – точно».
Света и в самом деле была больна. Что было тому виной – вчерашняя вечерняя прогулка или давно притаившаяся простуда, – она не знала. Понимала лишь, что, если Сергей снова потребует, чтобы она вышла из дома и помогла в расследовании, она вряд ли сможет это сделать. Девушка глотала аспирин вперемешку с антибиотиками, полоскала горло (чего никогда прежде не делала, даже при самой жестокой простуде), выпила целый чайник липового цвета (приготовленный всполошившейся матерью) – все безрезультатно.
– Где ты так простудилась? – Мать то и дело заглядывала к ней в комнату, подходила к постели, трогала лоб холодной нежной рукой.
Когда Света чувствовала эти прикосновения, она неожиданно ощущала себя совсем маленькой, жалкой, и ей отчаянно хотелось плакать. Мать даже собралась вызвать врача – девушка с трудом ее от этого отговорила.
– Померь хотя бы температуру, – умоляла та, протягивая дочери градусник. – Не упирайся, я хочу знать, сколько у тебя… Судя по виду – немало!
И Света, вообще не терпевшая возиться с собственным здоровьем, покорно сунула градусник под мышку. Стеклянная трубочка показалась ей ледяной – и уже поэтому она догадалась, что температура нешуточная. Мать постояла рядом еще с минуту, потом как-то неловко развела руками и молча вышла.
«Чувствую себя последней сволочью. – Света закрыла глаза и откинулась на подушку. – Как я могла рассуждать, любит она меня или нет? Конечно, любит! Если бы не любила, не стала бы так метаться вокруг… А Сергей просто идиот. ‘‘Любит не любит’’, нашел ромашку… Она всегда ухаживала за нами, всегда была рядом, была для нас и нянькой, и прислугой, и кем хочешь… А мы на нее срывались, как хотели… Она-то вела себя как нормальная мать, это мы были ненормальными детьми… Наверное, потому, что нас двое, и нам больше никто не был нужен».