Любовь и другие странности
Шрифт:
– И что же делать?
– спросила я печальным, дрожащим от слёз голосом.
– Думать на берегу. Если ты не готова на всё остальное, то нечего и начинать.
А я, разумеется, была не готова. Мне четырнадцать. У меня впереди минимум десять лет упорной учёбы, потом получение опыта работы, потом ещё я хочу немножко пожить спокойно... одна! Ну какая мне любовь?!
Поэтому на следующий день я так и заявила пришедшему меня встречать счастливому Паше:
– Прости, но я не могу стать твоей девушкой.
Он сразу скис:
– Я думал, ты уже стала...
– Ты застал меня врасплох. Потом я хорошенько подумала и поняла, что мне это не подходит.
– И почему же?
– Я тебе уже говорила.
–
– Будет труднее сосредоточиться. И времени на учёбу станет не хватать. У меня и так много дел по дому...
– Я буду тебе помогать! И с учёбой, и, если надо, по дому.
– Ты... ведь уедешь скоро.
– А может, не уеду!
– А если уедешь?
– Злат, ну какой смысл об этом думать, если всё равно поздно? Нам никуда друг от друга не деться, как минимум, из-за одноклассников...
– он сделал паузу, а потом выдохнул: - А если честно, то мне кажется, что мои чувства взаимны!
Я с особым усердием залилась краской и, чтобы успокоиться, перевела тему:
– Тебе не кажется, что если они узнают, то всё станет ещё хуже?
– Что узнают? Они сто лет назад нас поженили. В их понимании нет причин для помощи другому человеку, кроме личного интереса.
Мы помолчали. Паша усмехнулся:
– Но с тобой всегда всё с ног на голову. Я защищал тебя просто так, а уж потом заинтересовался. Когда узнал поближе.
– И что во мне такого интересного?
– буркнула я недоверчиво.
– Да всё! Ты вся с ног до головы необычная.
– Придумал эвфемизм, да?
– Да. Ты классная. Ты мне нравишься. Мне хочется к тебе прикасаться... руками и губами. Знаешь, я ведь до тебя уже целовал девчонок, но мне никогда это так сильно не нравилось, как с тобой.
Оо, этот человек порвёт мне сердце на клочки! Надо заканчивать разговор поскорее, а то я разнюнюсь... Я собрала все душевные силы, какие были в наличии и сказала:
– Спасибо. Это всё очень приятно... правда, очень, но... я не могу. Прости, не могу быть твоей девушкой.
Паша насупился:
– Ясно. Недостаточно хорош, да? Окей, обойдусь без твоей дружбы.
Нет, он не ушёл прочь не оглядываясь. Он продолжил выполнять ту обязанность, которую сам на себя взвалил. Но мы вернулись к прежней безмолвной схеме, которую использовали до роковых выходных. Паша по-прежнему встречал и провожал меня до дома. По-прежнему самоотверженно охранял в школе, сидя со мной за одной партой и следуя тенью на переменах. Но - молча и не глядя. Он совсем перестал смотреть мне в глаза, и это было до странного больно. Просто непереносимо чувствовать, что я для него теперь пустое место.
Так продолжалось несколько мучительных учебных дней. Выходные стали ещё одним ударом: оказалось, что даже игнор, но присутствие Паши рядом - это лучше, чем его полное отсутствие. Я дошла до такой ручки, что несколько раз набирала ему сообщение: "Привет. Как дела?" - но потом стирала, не осмеливаясь его отправить. Было страшно до жути, что он посмеётся над моей непоследовательностью.
В понедельник он встретил меня как обычно, хотя я была почти уверена, что ему до коликов надоела эта игра в самоотверженного и бескорыстного отвергнутого рыцаря и скоро он совсем забросит эти проводы... и так и случилось. По крайней мере, мне так показалось. После уроков он неожиданно исчез. Я немного побродила по школе и двору в его поисках... и наткнулась на банду девчонок во главе с Верой Шуваевой. Она накинулась на меня с яростными обвинениями за то, что я якобы подставила её перед учительницей по биологии. На самом деле, Вера была сама целиком виновата в той ситуации: она нарисовала будто бы нас с Пашей в ужасно неприличном виде и отправила эту бумажку кому-то через нашу парту, а я случайно перехватила и от ужаса (казалось, что она пачкает своим содержанием) уронила на пол. Антонина
Анастасия Сергеевна не согласилась отпустить нас вдвоём ко мне домой, а стала провожать, но деликатно следовала на расстоянии - так, чтобы мы могли разговаривать, не опасаясь быть услышанными.
– Ты не представляешь себе, как я перепугалась, когда поняла, что ты вовсе не передумал мне помогать, а, возможно, тоже попал в беду!
– Какие глупости!
– фыркнул он.
– Я не девчонка, чтобы передумывать такие вещи. Моё слово крепкое.
– И всё равно я очень беспокоилась за тебя.
– Да, я в курсе, что ты переживаешь за всех живых существ на этой планете.
– А за тебя - особенно. Они ничего дурного не сделали тебе?
– Мне - нет. А ты в порядке?
– В полном. Они не успели.
– Странно. Что за нападение такое? Меня просто связали по рукам, а к тебе пришли с войной. Трусы!
– Скорее, трусихи.
– Ты-то чем им помешала?
– Мы ведь с тобой думали об этом... и ничего человеческого не надумали.
– Это точно. Они не люди. Звери какие-то тупые.
– Не говори так.
– Да почему?
– Потому что их качества - это их ответственность, а твои - твоя. Помнишь, ты сам просил не судить людей?
– Я не сужу о том, что меня не касается, а если какой-то урод обижает беззащитных девочек, к которым я неравнодушен, то я ему громко говорю, что он урод.
Я привычно залилась краской.
– Спасибо тебе. Ты такой...
– Злой?
– Храбрый. Сильный. И справедливый. Пока мы с Анастасией Сергеевной тебя искали, я очень тревожилась и очень жалела.
– О чём?
– Что не сказала тебе.
– Что?
– Правду.
– Какую, чёрт тебя дери?
– Не ругайся, мне сложно это выговорить.
– Не трудись, я и сам знаю.
– Что?!
– Что ты тоже ко мне неравнодушна.
Я закатила глаза и покраснела ещё гуще. Буркнула хрипло:
– Всё-то он знает!
Вместо ответа Паша взял меня за руку, презрев внимание идущей сзади учительницы. Так мы и шли до моего дома - держась за руки. И это было ужасно приятно и смутительно. Уже возле нашей калитки Анастасия Сергеевна душевно попрощалась с нами, хитро улыбаясь, и ушла по своим делам, а мы с Пашей молча сели на лавочку у ограды, он обнял меня за талию, а я положила голову ему на плечо. Начинался мелкий дождик, но я его не замечала: по моей груди разливалась непереносимая сладость.