Любовь и хоббиты
Шрифт:
Всё, довольно с меня.
Я спрыгнул со стола и объявил доктору, что его допрос окончен; на бабулю, суетящуюся вокруг ойкающего пленника, старался не смотреть. Биллька открыла дверь и выскользнула в коридор, я отбыл вслед за ней.
– Что будем делать? – ее широко распахнутые глазки сверкнули в полумраке.
– Не знаю, она защищает его!..
– Да, как родного!
– Не хочу здесь оставаться, Биллька. Лечиться у проходимца я, конечно, не буду, на грязи не полечу, лучше сдамся, чем слушать его каждый вечер. Видела, как он жрет?
– Прекрати! – бабушка стукнула кулаком по столу. – Я тебя
И тут сестра снова проявила недетскую сообразительность – заперла обоих в переговорной, освободив меня сразу от двух напастей – чокнутого врача и одержимой им пациентки. Клянусь пирогами с печенью, я горжусь сестренкой! Она в тысячу раз умнее и смелее меня!
– Спасибо, Биллька! – я обнял ее, преисполненный благодарности.
– Что ты будешь делать с собой? – голос тревожный, она искренне волновалась и хотела помочь. – К шефу пойдешь?
– Надо подумать, но только не здесь. Я должен куда-то уйти, не могу здесь быть.
– Понимаю, только возвращайся, когда все решишь, ага?
– Обязательно.
Я чмокнул малышку в носик и без промедления покинул теперь уже не так идеально прибранную нору. Не знаю, что сделает со мной бабуля, когда выберется из переговорной, наверное… четвертует.
14. Трудяги и мохноножки
На улице включили режим энергосбережения – то, что у нас на Базе называют вечером; когда система дневного освещения погаснет совсем, наступит ночь, зажгутся красивые старинные фонари…
Завтра последний день для сдачи отчета. В моей сложной ситуевине будущее напоминает тающую шоколадку: надо либо срочно съесть, либо бросить в холодильник – и так и эдак чего-то не хватает. Голова пухла от тяжкой думы, как дрожжевое тесто. Я топал по переулкам, не беспокоясь о направлении – ноги сами несли тело черного альва куда-то. В темноте я теперь себя чувствовал гораздо лучше, чем при свете дня: сказывались особенности гномьего организма, привычка жить и работать в темных пещерах – не зря альвы называются черными. Долго плутать не пришлось, ноги знали дорогу, и через пару кварталов я оказался на главной рыночной площади нашего квартала у палатки с короткой вывеской «Под колпаком».
Хммммм, интересно… туда – значит, туда.
Я отогнул полотнище входа и погрузился в атмосферу спиртовых испарений, хорошо знакомую завсегдатаям. В прежней мохноногой жизни я не был тут частым гостем. Полумрак, с потолка свисают керосиновые лампы, они, конечно не совсем керосиновые, наверняка современные, но сходство стопроцентное, это ж всё традиционные гномьи штуки. Красота! Мне понравилось. Я увидел вечно занятого Главбуха, протирающего посуду, и много других бородатых любителей смешивать жидкости; гномы шуршали бровями, улыбались полным кружкам (под «Колпаком» самообслуживание), стирали пену с бород и вели усталые ночные разговоры. Трудяги.
«Я тут свой», – понял я. Поздоровался с барменом и получил традиционный литр эля «для разгону», опрокинул, вытер рот; на очереди был смертельно опасный для хоббитов «Треск и скрежет». Хорошо. Я проявил осторожность и употребил половину стандартной дозы, то есть поллитра.
Хозяин поинтересовался насчет Ётунштрудель, и я снова обещал посодействовать в ее трудоустройстве, но как только выпадет возможность слетать в Древнюю Скандинавию, а когда представится эта возможность – пока не известно. Обстановка располагала к философским размышлениям, и я решил поразмышлять коллективно.
– Эй, парни, кому лучше живется, гному или хоббиту? – смело обратился я к неспящей части бородатой братии. Вопрос вызвал прилив такой жуткой тишины, что мне сделалось совсем трезво. Притихло всё заведение: прервался тройной храп на столиках, остановилось непонятное мычание и похлебывание, заглохли вялый спор в углу и поскрипывание кирзовых сапог. Они уставились на меня, молча, и в голове промелькнуло: «Будут бить. Больно». Я понял, что до выхода получу самое малое двумя кулаками в нос и одним стулом по затылку (с годами у хоббитов вырабатывается профессиональный глазомер на предстоящие побои). Линять нужно по-другому; в пределах досягаемости что-то блеснуло – разделочный нож по ту сторону барной стойки. Надо успеть перегнуться, схватить его и резко рвануть влево. Если не споткнусь, то прорежу брезент и дам деру, а если не получится, то даже и не знаю, что делать. Резать славных ребят у меня никогда рука не поднимется…
Первым пошевелился Главбух: сделал вид, что вопрос его не касается, отвернулся к полкам и начал искать бутылку. Все упрямо молчали. Вот она, секунда, когда можно перегнуться через стойку, схватить нож…
Главбух заговорил, неспешно, как будто легко, а на самом деле с трудом. Так часто бывает, когда надо сказать личное: говоришь, словно каменную дверь наружу толкаешь.
– Кому лучше живется? Гному или хоббиту? Работяге, не знающему выходных, социального пособия и благодарности, или вечно голодному бездельнику, вору и побирушке? Созидателю или мелкому пакостнику? Кому лучше живется, а******а! Мой дед добывал уголь и алмазы, прадед моего деда мастерил драконью сбрую, а прадед прапрадеда сделал пирсинг самому дьяволу, а я, их потомок и гордость, торгую контрабандным алкоголем посреди космоса… Кому лучше живется? Эти т***********е мохноножки только потребляют, они пальца о палец не ударят, чтобы сделать что-то для нас, зато мы всегда находим работу на свой горб, но не жалуемся, так ведь, уважаемый?
В моем болтливом горле пересохло, и по-прежнему молчали все до единого, но я каждой волосинкой ощутил, как они согласны с Главбухом до последнего слова.
– Да уж, – выдавил я, с трудом подбирая слова; кровь рванула к глазам. – Всё так…
– Оставь эту тему, – хозяин вернул бутылку на полку и объявил чуть громче. – Парни, контора закрывается через десять минут. Кому на посошок, шуруйте в очередь, ж****б.
Впервые кабак опустел так рано, и я был тому виной.
Прости, Главбух, обидеть не хотел.
15. Вечный дрыгатель
Я пересек площадь, сгорая от стыда и обиды на самого себя, на свой длинный язык и хоббитскую бесцеремонность. Куда податься? Ответ пришел сразу – конечно, к Урману. Но то ли ночь такая странная выдалась, то ли мысли и вправду заразны: забыть про кабак не вышло. Встреча с другом стала продолжением философского вечера, и вот как это было.
В норе изобретателя горел свет, сквозь стекла металась его черная тень, входная дверь неожиданно оказалась открытой. Я протиснулся внутрь, и друг встретил меня фразой: