Любовь и предрассудки
Шрифт:
– Нет, – твердо ответила Бланш, – мы его не продавали. Он просто нам не принадлежит больше. Теперь, когда моя мать умерла, Мэлидорны больше не потерпят нашего с отцом там присутствия. Да и в Италии вроде бы уже не так тревожно, как в прошлом году со всеми этими гарибальдийцами… Давай же не будем о грустном. Постарайся сохранить обо мне и моих бедных родителях только счастливые воспоминания. Когда будешь в своем саду, – Бланш взмахнула рукой, указывая вокруг, – думай обо мне, вспоминай то хорошее, что было у нас. Возможно, мне станет полегче. Ты же навсегда останешься здесь, – она прижала узкую ладонь в черной перчатке к левой стороне груди, – ты и твой
Девушки снова обнялись. Словно порывистые бабочки, белая и черная, юные беззаботные мотыльки, они до недавнего времени лишь легко порхали, без всяких забот. В кратчайший срок беда превратила одну из них в бездомную беглянку, а вторую избавила от детской наивной уверенности в том, что у тех, кого она любит, все всегда будет хорошо.
– Ты сильная, я всегда это знала! – с жаром воскликнула Луиза.
– Я стараюсь. На самом деле особой моей заслуги в этом нет. Просто свалившиеся на голову беды и заботы не дают времени на глупости и пустые страдания.
– Я понимаю. И стыжусь своего эгоизма, – опустила глаза Луиза. – Тебе и так трудно приходится, а ты еще и меня утешаешь. А ведь я остаюсь дома, и у меня все в порядке.
– Все могло быть и хуже, – попыталась улыбнуться Бланш. – Я достаточно взрослая, успела получить образование, у меня было беззаботное детство и любящие родители. Я знаю, что в отношении ко мне родных по матери нет никакой моей вины. Зато у меня есть такой замечательный друг, как ты… – Девушка задумчиво и с надеждой улыбнулась. – И к тому же… Я не одинока, пока есть люди, которые меня любят. И, кроме того, обещают мне писать.
– Конечно! Как только узнаю твой новый адрес, я сразу же отвечу и буду ждать новое письмо.
Где-то за пределами сада всхрапнула лошадь. Это значило, что уже подана коляска, чтобы ехать в порт.
– Пора, – тихо сказала Бланш и напоследок крепко обняла подругу. – До свидания!
– До свидания, – прошептала та, горестным жестом закрыв лицо ладонями и глядя сквозь пальцы вслед удаляющейся фигурке в трауре, – надеюсь, что до свидания. Как же я буду жить без твоей дружбы, Бланш?..
Осеннее утро в Уэльсе выдалось промозглым и неуютным. С лондонского дилижанса у поворота к Т. сошли двое: невысокий худощавый мужчина с усиками-щеточками и маленькая смуглая женщина, явно с примесью индусской крови, кутающаяся в шерстяной платок. Порыв ветра чуть не сбил ее с ног, но она удержалась. Лишь передернула плечами и покрепче ухватила небольшую дорожную сумку. Мужчина же жадно вдохнул свежий воздух и энергично потер руки.
– Возможно, письмо, в котором я уведомлял леди Элен о своем приезде, затерялось. Почта в королевстве иногда ходит неважно. Это к нам в Калькутту она доставляется с ближайшим пакетботом, которому всего-то и надо пересечь пару океанов. На островах все гораздо сложнее, приходится зависеть от милости разных официальных лиц. Эх, надо было отправлять телеграмму: говорят, это надежнее. – Он бодро подхватил свой багаж и зашагал по размытой дороге.
– Лорд Райт, погодите, – растерянно пробормотала его спутница и поспешила следом. Она чувствовала себя очень неловко перед своим благодетелем. – Мало того что вам пришлось платить двойную цену за мое место в дилижансе…
– Бросьте, Анна. – Лорд Райт нахмурился и приподнял немного руки с
Женщина удрученно кивнула и произнесла:
– Из-за меня вас постоянно преследуют неприятности, начиная с отставки и заканчивая сегодняшним недоразумением с почтой.
– Анна, поменьше трагизма. Отставку я принял как величайший дар, индийская жара и тоска по милым добрым британским холмам давно уже меня тяготили. И вы тут совершенно ни при чем.
– Но вам приходится заботиться обо мне, а вы в прислуге не нуждаетесь…
Лорд Райт искренне засмеялся. Прогулка и в самом деле доставляла ему удовольствие. Этот покрытый экзотическим загаром человек был здесь дома и чувствовал себя великолепно.
– Да, я привык сам ухаживать за собой и, боюсь, уже не исправлюсь.
– И тем не менее вы взяли меня в свой дом и не оставили одну, возвращаясь на родину.
Лорд Райт перестал смеяться и внимательно посмотрел на спутницу.
– Запомните, Анна. Я думаю не только о вас лично, но и о людях, которые мне очень дороги. Бедняга Томас, которому вы помогли вырастить мальчишек после смерти жены, был уверен, что все замечательные черты характера развились в них благодаря вам. Мальчики не болели, хорошо учились, росли покладистыми, добрыми и смышлеными. Поэтому я, не раздумывая, пообещал ему взять вас к себе, хотя самому мне и в голову бы не пришло обзавестись служанкой. Я бы никогда не стал терпеть рядом постороннего человека. Но вы так много сделали для моего друга… Я не мог допустить, чтобы вы оказались на улице.
Анна снова вздохнула, несчастно и благодарно. Несмотря на долгое путешествие, ботинки лорда Райта блестели, а на пальто не было ни соринки. И этот безупречный вид достигался совершенно без ее помощи. Лорд Райт не подпускал прислугу к личным вещам и не разрешал ухаживать за собой. Ни жены, ни детей он не имел, и проявлять неустанную заботу было просто не о ком. Анна не сомневалась, что при малейшем удобном случае лорд Райт избавится от нее как от ненужной обузы, но он, покидая Калькутту, пригласил служанку с собой, в загадочную и далекую Британию, о которой она столько рассказывала своим воспитанникам, но где даже и не помышляла оказаться сама.
Вначале все было привычно: и тычки в спину на причале, и попытка оттеснить от трапа, и отказ впустить ее в дорогую каюту, и полное пренебрежение стюардов во время завтраков и обедов. Но по мере приближения к Британии ситуация постепенно менялась. И вечером, засыпая на белоснежных простынях под умеренное покачивание волн, Анна начинала забывать и свое голодное сиротское детство, и бесконечный калейдоскоп хозяев в юности, и попытку ее несчастной матери-индианки показать дочь белому отцу, и учебу в английской миссии, на которую пробиралась тайком: вроде бы и разрешено, но очень неприятно сносить высокомерные взгляды. И тех двух мальчишек Вудов, для которых она несколько лет была единственным другом и учителем. И жизнь, проведенную в неустанных трудах. Именно проведенную: несмотря на крепкое здоровье сорокалетней женщины, Анна была уверена, что жизнь ее подходит к концу.