Любовь и смерть Геночки Сайнова

Лебедев Andrew

Впервые Хюлсхофф познакомился с Генрихом в марте 1938 года. Он вспоминал: Генрих был скромным и выдержанным офицером, выполнявшим свои обязанности крайне добросовестно. Он был немногословен, предпочитая выслушать мнение других.Мне показалось, что ко всему он относится критически, предпочитая выждать и смотреть, что будет дальше. Только по ироничной улыбке на его губах, можно было определить, что он не просто безучастный наблюдатель. Благодаря необычайной выдержке, Генрих был очень популярен среди своих товарищей.

В составе Кампфгешвадер -54 Витгенштейн участвовал во Французской кампании, потом в битве за Англию, а потом и на Восточном фронте. Всего в

качестве пилота бомбардировщика Ju-88 он совершил 150 боевых вылетов.

Однако полеты на бомбардировщике не могли принести ему удовлетворения.

Когда англичане начали массированные ночные бомбардировки германских городов, Генрих стал часто повторять: Я хочу защищать. Я хочу быть защитником Германии.

Пилот Хайнц Ринг, хорошо знавший Генриха, говорил потом: Он не мог примирить себя с бомбардировщиком. Он мечтал о переходе в истребительную авиацию, причем именно в ночную. Именно в этом он видел реализацию своего понятия об идеальном солдате абсолютно чистого неба. Быть не нападающим, а защитником. Не бомбить, а сбивать бомбардировщики, несущие смерть мирным гражданам внизу…

Княгиня фон Витгенштейн говорила: Он перешел в ночные истребители, потому что понял, что его бомбы убивают не только солдат, но и мирных людей.

Второе письмо Аллы Давыдович – Фернанделес Борис!

Вот уже год, как я здесь, в Европе. Я все время думаю о тебе, о нас. Думаю, как много ты для меня сделал, и как сильно ты повлиял на мое становление, как личности. Я чувствую себя бесконечно благодарной тебе, и знаешь, тем, что я теперь здесь, и тем, что я здесь чего то добилась, я обязана тебе. И не удивляйся, это именно так. Я всегда восхищалась твоим умом, твоей образованностью, и рядом с тобой чувствовала себя такой несовершенной, такой неуклюжей. Я понимала, что не стою тебя, но ты заставил мое самолюбие совершить этот маленький подвиг – достичь чего то самостоятельно, достичь такой планки, чтобы ты наконец заметил меня и оценил. Мы прожили с тобой шесть лет. Это большой срок. Находясь рядом, я многому научилась. И прежде всего, я научилась относиться ко всему критически, как делаешь это ты. Меня всегда восхищал твой ум, я ценила каждую минуту общения с тобой, почитая за счастье быть глупой и недостойной собеседницей обладателя столь великого, да, я так действительно считаю, великого интеллекта.

Но все проходит. Я недоговаривала тебе, прости, и когда уезжала, я знала, что вряд ли вернусь. Думаю, и ты тоже все понимал. И вот я уже устроилась. У меня работа, по местным меркам даже не плохая. Знаешь, даже местные аборигенки и с образованием не всегда могут получить такую работу, какую удалось найти мне.

Конечно же мне помогли, вернее помог… И вот, теперь о самом главном, наверное…

Ты понимаешь, что я не могу быть одна. И вот уже почти год со мною рядом человек, которого я безумно уважаю, который по широте своей души – столь несвойственному явлению в здешних местах – дал мне все необходимое для комфортной и что самое важное – легальной жизни здесь.

Да, я замужем. Он сразу сделал мне предложение, как только мы с ним близко познакомились. Он сказал, что это любовь с первого взгляда. Я не могла сразу ответить на его чувство, я была слишком долго и слишком сильно увлечена и даже поглощена тобой. Но жизнь есть жизнь. Я дала свое согласие, и вот я уже гражданка другой страны. Я – европейка.

Он очень милый и хороший. Он самый обыкновенный – и в смысле внешности и в смысле талантов. Жильберт (так его зовут) работает бухгалтером в местном отделении крупного международного банка. У него свой дом в пригороде и в принципе его денег хватило бы на то, чтобы я не работала, но продолжала бы учиться, однако я настояла на том, что буду работать хотя бы пол дня – или двадцать часов в неделю.

Жильберт (так его зовут) он очень мил, он окружил меня той заботой и вниманием, которых мне так не доставало, когда я была с тобой. Да. Он не так умен, ему, безусловно далеко до тебя, но он заботливый и внимательный муж, готовый терпеть многие неудобства ради того, чтобы хорошо было мне.

Прости меня. Если можешь.

Мне бы очень хотелось сохранить ту ниточку общения, которая нас с тобой до сих пор связывала. Для меня это очень важно. Ты знаешь, как я ценила (и поверь, ценю и сейчас) те до сих пор волнующие меня минуты общения.

Я надеюсь, что со временем ты простишь мой маленький обман, простишь, и мы останемся хорошими друзьями, которым есть что вспомнить. А я навсегда запомню только хорошее, что было у нас с тобой.

Прости.

Алла.

Колдовство Как то жарким Сибирским летом, уже на втором году службы, когда дозволительны были некоторые вольности, Гена Сайнов пошел искупаться в Иртыше. Вообще, самовольные отлучки из части, не говоря уже о купаниях, формально считались большими проступками, но старослужащему сержанту – "дедушке Советской Армии" полагались некоторые поблажки. Даже начальник штаба, и тот, увидев Сайнова, неспешно бредущим в сторону поселка, не тормозил свой "Уазик", а проносился мимо, нещадно пыля. Другое дело было в первое лето. Тогда, едва заслышав за спиной шум знакомого мотора, молодой боец Сайнов порою бросался плашмя в не всегда сухой кювет…

Пылевое облако медленно-медленно отползло по едва слышимому ветерку вправо от дороги. Гена сплюнул, откашлялся и невольно взглянул на свои неуставные юфтевые офицерские сапоги… Сорвал пару росших поблизости лопухов, и смахнул с голенищ сухой желтый налет. Внизу за поворотом открывался Иртыш. Широкий. Раза в полтора шире Невы. А слева от дороги показались четыре домика кержачьего хутора. Генкины товарищи ругали его обитателей, называя бесполезными: "ни самогона тебе не дадут, потому как не пьют, ни насчет бабс…" А Гена ходил туда рядом на облюбованное место, под обрывом, где пустынный песчаный пляж растянулся аж километра на два – на три. Кто его мерил?

Хотя прапорщик Елисеев из санчасти, известный в батальоне спортсмен десятиборец, бегал тут все босиком с голым торсом. Пробежит мимо валяющегося на песке Генки Сайнова и только крикнет, – эй, кончай курить, давай спортом заниматься!

Гена любил здесь лежать, и думать. В прошлом году умерла бабушка Галя и его не отпустили на похороны. Начальник штаба сказал, что бабушка не является близким родственником. Мол, кабы мать умерла… Генка тогда едва-едва слезы сдержал. Но не стал унижаться – объяснять, что бабушка Галя дала ему самое-самое дорогое – счастливые дни школьных каникул в Рассудово. А потом прибежал в каптерку к полу-земляку из Луги, и все же дал волю чувствам. Поревел.

Через месяц, в своем письме мама написала, что ездила в Москву и была у бабы Гали перед самой ее смертью. И совсем не ожидал Гена от мамы, что она написала, как бабушка "велела ему молиться и в церковь ходить", потому как в тайне от его отца и дедушки Ивана Максимовича, когда тот был еще в чинах, покрестила Геночку в церкви, что на Ваганьковском кладбище. И еще, мама прислала ему крестик простенький алюминиевый, иконку картонную Богоматери Казанской, и молитвослов тоненький в мягкой обложке.