Любовь и Тьма
Шрифт:
Не шевелясь, все в страхе ожидали чего-то ужасного, какого-нибудь страшного безумства или беды, которая в конце концов их уничтожит: наверное, их построят у стены и немедленно расстреляют или, по крайней мере, ударами прикладов заставят сесть в грузовик и увезут, а потом пустят в расход где-нибудь у горного обрыва. Но после продолжительного колебания Хуан де Диос Рамирес, развернувшись, направился к выходу.
— В машину, придурки! — крикнул он, и его люди последовали за ним.
Последним подчинился Праделио Ранкилео — старший брат Еванхелины, с искаженным от пережитого потрясения лицом. Он двинулся к машине только тогда, когда услышал, что заработал мотор. Вместе с остальными он быстро забрался в кузов через задний бортик. Но тут офицер вспомнил о фотографиях: прозвучала команда, и сержант, повернувшись кругом, трусцой направился к Ирэне. Подбежав к ней, он выхватил фотоаппарат, вынул пленку и засветил ее, а аппарат выбросил, словно пустую банку из-под пива.
Военные уехали, и во дворе семьи Ранкилео воцарилась тишина. Никто не мог пошевелиться, словно в дурном сне. Но вскоре голос Еванхелины прервал это оцепенение:
— Преподобный отец, вам налить еще напитка? Все перевели дух, зашевелились и, собрав разбросанные пожитки, стали пристыжено расходиться.
— Защити
— И убереги нас! — добавил протестантский пастор, бледный, словно белый кролик.
Ирэне подняла фотоаппарат. Улыбалась лишь она одна Когда страх прошел, из того, что произошло, она вспомнила только смешное; она уже прикидывала, как назовет репортаж, думая о том, позволит ли цензура поместить в газете фамилию офицера получившего такую трепку.
— Дернуло же моего сына привезти с собой вояк, — высказался Иполито Ранкилео.
— И правда, бес попутал, — добавила его жена Вскоре Ирэне и Франсиско вернулись в город.
Девушка прижимала к груди большой букет цветов — подарок детей Ранкилео. Она была в прекрасном расположении духа и, казалось, совсем забыла об инциденте, словно не осознавая минувшую опасность. Засвеченная пленка — единственное, что омрачало ее настроение; без нее невозможно напечатать информацию — ведь никто не поверит в подобную историю без снимков. Успокаивала лишь мысль о том, что они смогут вернуться туда в ближайшее воскресенье и сделать другие снимки Еванхелины во время приступа Семья их приглашала: собирались заколоть кабана на ежегодный праздник, когда собиралось несколько соседей и начинался безудержный пир. Франсиско, напротив, по дороге копил возмущение, а когда подвез Ирэне к дому, уже едва сдерживался.
— Ну не сердись, Франсиско! Ведь ничего не случилось: только пальнули несколько раз в воздух и убили курицу — вот и все, — смеялась она, прощаясь.
До сих пор он старался ограждать ее от зрелища безысходной нищеты, несправедливости и насилия, — сам он видел их ежедневно и об этом постоянно говорили в семье Леалей. Ему казалось странным, что Ирэне простодушно плыла по этому морю тревоги и лишений, в которое превратилась страна, и занималась только чем-нибудь живописным или забавным. Он поражался тому, как она умудряется ничего не замечать и живет словно в ауре своих благих намерений. Этот необоснованный оптимизм, эта чистая и свежая жизненная сила проливались бальзамом на его душу, которая мучилась от того, что он ничего не мог изменить. Однако в тот день у него возникло сильное желание схватить ее за плечи, встряхнуть и, опустив с облаков на землю, заставить посмотреть правде в глаза Но, взглянув на нее у каменной стены дома, где она стояла с охапкой полевых цветов для стариков, с растрепанными от ветра волосами, он понял: это существо создано не для суровой действительности. Он поцеловал ее в щеку поближе к губам, страстно желая быть с ней рядом всегда, чтобы оградить ее от сгустившегося сумрака Ее щека пахла травой и была прохладной. И тут он осознал: любовь к ней — его неотвратимая судьба.
Часть II ТЬМА
Теплая земля еще хранит последние тайны.
С тех пор как Франсиско начал работать в журнале, он чувствовал, что жизнь его стала богата всякими неожиданностями. Город для него был разделен невидимой границей: он зачастую был вынужден ее переходить. В один и тот же день ему приходилось снимать изысканные туалеты из кружев и муслина, [35] заниматься изнасилованной собственным отцом девушкой в городке, где проживал его брат Хосе, и везти незнакомому связному список последних жертв режима в аэропорт, где он передавал его после обмена паролем. Одной ногой он стоял в мире вынужденных иллюзий, другой — в реальном мире подполья. В каждом конкретном случае он должен был приспосабливаться к требованиям момента; но после рабочего дня, когда в тиши своей комнаты он мысленно перебирал происшедшие события, то приходил к выводу: в условиях ежедневного раздвоения лучше особенно не размышлять, тогда страх или гнев будут не в состоянии тебя парализовать. В этот час образ Ирэне вырастал из сумрака, заполняя собой пространство.
34
…Уидобро Висенте (1893–1948) — чилийский поэт, прозаик. Создатель авангардистского направления в испаноязычной литературе — креасьонизм. Признан третьим (наряду с Габриэлой Мистраль и Пабло Нерудой) великим чилийским поэтом XX в.
35
…муслин — тонкая хлопчатобумажная или шелковая ткань (впервые эта ткань стала производиться в иракском городе Мосул).
В ночь на среду ему приснилось поле маргариток. Обычно сны он не помнил, но на этот раз цветы были настолько живыми, что после пробуждения осталось ощущение прогулки по свежему воздуху. Утром в издательстве он столкнулся с женщиной-астрологом: это была та, с крашеными волосами сеньора, которая настойчиво предсказывала ему страсть.
— По твоим глазам я вижу: ты провел ночь любви, — сказала она ему, встретившись на площадке шестого этажа.
Франсиско пригласил ее выпить пива, и, за неимением других космических знаков, которые могли бы помочь ей в гадании, юноша рассказал о своем сне. Гадалка объяснила: маргаритки — это знак везения, значит, так или иначе, нечто приятное произойдет с ним в ближайшие часы.
— Утешься этим, сынок, ты ведь отмечен перстом смерти, — добавила она, но это было сказано столько раз, что уже перестало его пугать.
Он почувствовал большее уважение к женщине-астрологу, когда через несколько шагов исполнилось хорошее предсказание: ему позвонила Ирэне, — она просила позвать ее на ужин к нему домой — ей хотелось познакомиться с семейством Леалей. За неделю им удалось побыть вместе самую малость. Модное издательство пожелало сделать серию снимков о военном училище, и на Франсиско свалилось множество проблем. В этом сезоне в моде была одежда романтического стиля — с бантами и вуалями, и издателям хотелось контраста с тяжелой военной техникой и одетыми в форму людьми. Со своей стороны, начальник училища надеялся извлечь из представившейся возможности пользу и для Вооруженных Сил, показав их с самой безобидной стороны; он широко распахнул двери, предварительно усилив меры по охране. Франсиско и остальные члены бригады провели в здании военного училища несколько дней; на исходе этих дней он уже не знал, что ему опротивело больше: патриотические гимны и военные ритуалы или три королевы красоты, позировавшие перед его объективом. При входе и выходе их тщательно обыскивали. Это было похоже на панику во время землетрясения: содержимое из сумок вываливалось, затем копались в костюмах, туфлях и париках, шарили руками где заблагорассудится и тыкали в разные места электронные приборы, пытаясь обнаружить что-нибудь подозрительное. Модели начинали свой рабочий день с отвращением и целыми часами препирались. Элегантный и воспитанный парикмахер Марио, постоянно одетый в белое, изменял облик моделей для каждой фотографии. Ему помогали два ассистента, недавно приобщившиеся к педерастии, — они порхали вокруг Марио словно светлячки. Франсиско занимался фотоаппаратом и пленками, стараясь сохранять спокойствие, если вдруг случалось, что во время обыска засвечивали пленку и это сводило на нет работу целого дня.
Этот карнавал приводил к срывам дисциплины в училище, выбивая из колеи тех, кто не привык к подобным спектаклям. Королевы красоты солдат не возбуждали, но те бурно реагировали на ассистентов, которые, к огорчению мастера парикмахерского искусства, откровенно кокетничали с солдатами. Марио был не склонен к пошлости: уже много лет он не попадал в двусмысленное положение. Он родился в семье шахтера, где было одиннадцать сыновей, и вырос в неприметном селении, где все было покрыто тонким слоем угольной пыли, словно неосязаемой и пагубной патиной уродства, которая въедалась жителям в легкие, превращая их в собственные тени. Ему было предначертано следовать по стопам отца, деда и братьев, но он не чувствовал в себе силы для того, чтобы грызть утробу земли, раскалывая киркой живую скальную породу, или выполнять тяжелую шахтерскую работу. У него были тонкие изящные пальцы и склонный к фантазиям дух, что выкорчевывалось жестокими порками, но эти драконовы меры не излечили его от женственных манер и не повлияли на развитие его природной сути. Любой недосмотр ребенок использовал для тихих радостей в одиночестве, что вызывало безжалостные насмешки окружающих; он собирал речные камешки, шлифовал их и радовался их ярким краскам; бродил по заброшенным местам и, собирая сухие листья, составлял художественные композиции; закат солнца потрясал его до слез, ему хотелось остановить его навсегда, запечатлев в поэтической форме или на воображаемой картине, но он чувствовал, что не способен сделать это. Только мать усматривала в его странностях не склонность к разврату, а непохожую на других душу. Спасая Марио от нещадных побоев отца, мать определила его в приход служкой пономаря, в надежде скрыть его сладостную женоподобность среди кринолинов и фимиама, наполнявших храм во время мессы. Но ребенок не запоминал латинские фразы: его внимание привлекали золотые пылинки, плававшие в полосе света, падающего из окна Однако священник не придавал значения этим отклонениям и обучил мальчика арифметике, чтению и письму, открыл перед ним дорогу в мир культуры. В пятнадцать лет Марио знал практически наизусть те немногие книги, которые были в ризнице, и еще те, что одалживал ему турок, владелец магазина, лелеявший надежду затащить мальчика в подсобку и показать ему механизм наслаждения между мужчинами. Узнав об этих посещениях, отец вместе со старшими братьями силой отвел его в публичный дом в военном лагере. Они дожидались своей очереди вместе с дюжиной других мужчин, спешивших истратить свою получку в пятницу. Только Марио обратил внимание на замызганные, выцветшие занавески, на запах мочи и углекислоты, на убогую запущенность этого места Только его потрясла тоска этих измотанных мужскими ласками женщин и отсутствие любви. Под угрозами братьев он пытался вести себя как мужчина с выпавшей ему по очереди проституткой, но ей хватило одного взгляда, чтобы угадать: этого мальчика ждет жизнь, полная издевательств и одиночества Увидев, как он дрожит от отвращения, глядя на ее обнаженное тело, она сжалились над ним и попросила оставить их наедине, чтобы она могла спокойно работать. Когда все вышли, женщина, закрыв дверь на задвижку, села на кровать и взяла его за руку.
— Этим нельзя заниматься из-под палки, — сказала она плачущему от страха Марио. — Уезжай, сынок, отсюда подальше, где тебя никто не знает, иначе здесь тебя в конце концов угробят.
За всю жизнь лучшего совета он не получил. Он вытер слезы, пообещав, что никогда больше не заплачет из-за своей неспособности быть самцом, чего в глубине душе и не желал.
— Если ты не влюбишься, ты сможешь далеко пойти, — сказала на прощание женщина, предварительно успокоив отца, чем спасла юношу еще от одной нахлобучки.
В этот вечер Марио рассказал матери обо всем, что случилось. Порывшись в шкафу, она вытащила тонкую пачку мятых банкнот и отдала их сыну. На эти деньги он купил билет на поезд в столицу, где ему удалось устроиться уборщиком в парикмахерской за еду и тюфяк на ночь в этом же помещении. Марио был ослеплен; он и вообразить себе не мог, что существует подобный мир: светлые тона, тонкие ароматы, улыбающиеся голоса, фривольность, теплота, праздность. Он видел в зеркалах руки профессионалок и приходил в восторг. Наблюдая за женщинами без маски притворства, он научился понимать женскую душу. По ночам, оставаясь один в салоне, он упражнялся в укладке причесок на париках, пробовал накладывать тени, пудру и карандаш на собственное лицо, чтобы постичь искусство макияжа так он открыл способ, как улучшить привлекательность лица с помощью цвета и кисти. Вскоре ему позволили поработать с некоторыми новыми клиентками, и через несколько месяцев он уже делал стрижку как никто, и тогда другие, более требовательные клиентки стали обращаться к его услугам. Марио мог сделать привлекательной самую незаметную женщину с помощью одних только распущенных волос и умело наложенной косметики, но прежде всего, он наделял женщину уверенностью в своей привлекательности, ибо, в конечном счете, красота зависит от отношения к себе. Он учился не покладая рук и активно практиковал, доверившись непогрешимому инстинкту, который всегда подскажет наиболее удачное решение. Его стали осаждать невесты, модели, актрисы и жены заморских послов. Несколько богатых и влиятельных сеньор открыли перед ним двери своих домов; впервые сын шахтера ступил на персидские ковры, стал пить чай из прозрачного фарфора, смог оценить блеск серебряной посуды, сверкание полированной мебели и изысканного хрусталя.