Любовь и зло
Шрифт:
Один из стражников взялся за кинжал.
Лодовико стоял, дрожа всем телом, затем, преисполненный отчаяния, он провел пальцами по пятну на покрывале, собрал несколько икринок и положил в рот.
— Вот, смотрите, говорю вам, меня оклеветали! Меня оговорили злобные иудеи, они желают моей гибели по одной-единственной причине: мне известно об их преступлении, о том, что они сделали с Никколо.
Лодовико облизнул губы. Он проглотил крохотную порцию икры, поэтому ему не составило труда скрыть действие яда.
Снова наступила гробовая
— Брат, — прошептал он. — Все это случилось из-за Летиции?
— Ложь! — громко запротестовал Лодовико. — Как ты мог такое подумать?
— Если бы я только знал, — проговорил Никколо. — Ведь кто она для меня? Всего лишь одна из множества красивых девушек, на которых можно жениться. Если бы я только знал…
Синьор Антонио смотрел на Лодовико горящими глазами.
— Из-за Летиции? — шепотом переспросил он.
— Уверяю тебя, иудеи околдовали его. Говорю же, это они подложили отраву в икру, я ни в чем не виноват! — Лодовико рыдал, он был вне себя от злости, он что-то шептал и бормотал себе под нос и наконец проговорил: — Это он, Виталь, принес в дом растение. Теперь я вспомнил. Иначе откуда ему и его приятелю узнать о силе яда? Говорю тебе, вот он, этот Тоби, сам во всем признался.
Старик лишь скорбно покачал головой.
— Идемте, — произнес синьор Антонио. Он жестом велел вооруженным стражникам взять Лодовико под руки. Затем старик взглянул на меня. — Проводи нас в оранжерею и покажи источник яда.
8
Лицо молодого человека подергивалось от злости. Та же самая артистичность, какая недавно помогала Лодовико с такой легкостью изображать скорбь, теперь обратила его лицо в маску гнева. Он отпихнул от себя вооруженных стражей и шел сам, высоко подняв голову, пока мы спускались во двор и входили, все, кроме, разумеется, Никколо, в оранжерею.
Дерево в кадке стояло на прежнем месте, и я показал мелкие черные семена, уже успевшие упасть на землю. Показал наполовину увядшие цветки, в которых зрел яд.
Кого-то из слуг послали найти бродячую собаку, и скоро на широкой лестнице раздался цокот когтей обреченного животного.
Виталь с ужасом смотрел на багровые цветки. Синьор Антонио удостоил их лишь беглого взгляда, а оба священника холодно взирали на нас с Виталем, как будто это все-таки мы были виноваты в произошедшем.
Пожилая служанка, испуганная и недоумевающая, поставила глиняную миску перед несчастным, умирающим с голоду псом и пошла за водой.
Я снова натянул перчатки, которые снял, собираясь играть на лютне, и с помощью кинжала Лодовико собрал семена в кучку, затем огляделся по сторонам, ища, чем бы их измельчить. В моем распоряжении имелась только рукоять кинжала.
И я воспользовался ею, чтобы растереть семена в порошок, добрую щепотку которого бросил в миску с водой. Добавил еще щепоть и еще.
Животное с жадностью вылакало воду, облизало миску, после чего немедленно забилось в судорогах.
Все наблюдали за этой сценой с ужасом и омерзением, все, включая меня.
Зато Лодовико пришел в ярость, он окинул пронзительным взглядом священников, отца, затем собаку.
— Клянусь, я ни в чем не виноват! — объявил он. — Вот иудеи знают о яде. Иудеи и принесли его сюда. Да это же сам Виталь, этот жид, притащил растение в дом…
— Ты опровергаешь собственные слова, — произнес Антонио. — Ты лжешь. Ты запинаешься. Ты, словно трус, умоляешь поверить тебе!
— Говорю же, я не причастен к этому преступлению! — в отчаянии выкрикнул Лодовико. — Иудеи околдовали меня, как околдовали моего брата. Если это сделал я, то сделал во сне, и я ничего об этом не помню. Это во сне я ходил и исполнял все, что они мне приказывали. Что ты знаешь об этих иудеях? Ты рассуждаешь об их священных книгах, но что тебе известно об этих книгах? Разве не их черные книги толкнули меня на преступление? Разве не ярость того демона, который прямо сейчас беснуется в проклятом доме?
— Синьор Антонио, — заговорил пожилой священник, тот, у которого было строгое, но не злое лицо. — Об этом демоне тоже необходимо поговорить. Даже на улице слышно, как он завывает. Разве случившееся не может быть вызвано демоном? Я уверен, что может.
У Лодовико наготове была тысяча оправданий: да, это виноват демон, да, он действовал, подчиняясь его злобной воле, ведь никто и помыслить не мог, насколько силен демон, и так далее.
Однако суровому Антонио не нужно было ни одного из них. Он смотрел на незаконнорожденного сына, и на лице его была написана неизбывная скорбь, однако он не пролил ни слезинки.
— Как же ты мог? — шепотом спросил он.
Внезапно Лодовико вырвался из рук стражников, которые стояли по бокам от него, почти не удерживая.
Юноша кинулся к дереву с пурпурными цветками и выгреб из кадки горсть черных семян. Он схватил столько, сколько поместилось в руку.
— Остановите его! — выкрикнул я. Бросился на Лодовико, оттолкнул назад, но молодой человек поднес ладонь к губам раньше, чем я успел ему помешать, и впихнул в раскрытый рот пригоршню земли с семенами. Я ударил его по руке, но было поздно.
Стражники кинулись к нему, вслед за ними — отец.
— Надо вызвать у него рвоту, — с отчаянием в голосе проговорил Виталь. — Пустите меня к нему, разойдитесь.
Но я понимал, что все это уже бесполезно.
Я отошел в сторону, охваченный горем. Как я допустил, чтобы такое произошло! Какой кошмар! Ведь именно это я хотел сделать с Лодовико, представляя себе, как хватаю горсть семян и запихиваю ему в рот, и вот он сам осуществил мою зловещую мечту. Как же я позволил ему совершить такое чудовищное деяние? Почему не нашел никакого способа отвратить его от цели?