Любовь, или Пускай смеются дети (сборник)

Метлицкая Мария

Рядом с Мишей стоял замызганный хиппи — в грязной майке и продуваемых джинсах и покачиваясь, бормотал что-то по-английски, пытаясь рассказать Мише свою жизнь. У Миши самого была вполне цветистая судьба, он не хотел задушевных бесед на иностранном языке. Он отворачивался от накуренного марихуаной хиппи и тоскливо говорил по-русски:

— Чувак, иди себе, а? Чувак, смотри, ты замерз совсем… Чувак, холодно, летом поговорим…

— А вы и между собой говорили по-русски? — вдруг спросила я.

— Когда?

— Ну вот, в детстве, в Харбине… Он оживился.

— Да по-каковски же еще? Деточка, Харбин был русским, культурным городом! У нас в еврейской школе преподавание велось на русском языке по

программе русской гимназии. Мы даже ставили спектакли — «Маскарад», например, пьесы Островского, «Бориса Годунова»… В «Годунове» Самозванца играл Мотька Гершензон. Помните, то место: «Ты заменишь мне царскую корону!»… я был суфлером, и подсказал Мотьке — «корову»… «Ты заменишь мне царскую корову!».. Родители Мотьки, понимаете, держали молочную ферму… — Яков Моисеевич захихикал со свежим, даже изумлённым удовольствием, будто подшутил над Мотькой не шестьдесят лет, а минут двадцать назад… — Да… Мы изучали русскую литературу как следует. Учителями-то все были белые офицеры, их там после революции накопилось — пруд пруди… Русских в Харбине около ста тысяч насчитывалось. А еврейская община — тысяч двадцать пять. И учтите, там же размещалась главная контора КВЖД.

Кстати, знаете, как расшифровывали это название в то время? «Китайцы возят жидов даром»… Да, КВЖД… шла от границы России до станции «Манчжурия», до Владивостока, пересекала реку Сунгари… Вы знаете что-либо об этих краях?

— Не помню, что-то читала…

— Ну! Река Сунгари… могучая, полноводная — несколько километров в ширину. А рыбы сколько! Впадает в Амур… Изгибается дугой, вот так… — он показал вилкой на красной скатерти… — Главный приток — Нони… Так вот, КВЖД пересекала Сунгари. На пересечении возник Харбин. Выгодное географическое положение… Прекраснейший город Китая возник из маленькой рыбацкой деревушки… А для европейцев Китай был рынком, и железная дорога играла в этом решающую роль. Русские добыли концессию на строительство железной дороги и в 1898 году строительство началось… Выглядело это так — по обе стороны от полотна шла полоса отчуждения — по 15 километров. Русские получили экстерриториальные права. Понимаете? Свой суд, свое управление, охрана русская — русская автономия… На правом берегу Сунгари был район, Пристань назывался. Дальше, наверху — Новый город. Там в основном и жили русские… Магазины принадлежали евреям и грекам. Извозчики кричали «Гривенник в Палестину!» — из-за того, что там много евреев жило… У нас говорили «Харбин-папа, Одесса-мама…»

Миша заметил меня, помахал рукой. Я улыбнулась в ответ. Надо бы подойти, поговорить, спросить о ближайших его концертах.

— Очень интересно… — вежливо проговорила я. — Послушайте, Яков Моисеевич… Знаете, как сегодня делают газету? Витя отлично верстает полосы в программе «Кварк», посылает мне по модему на вычитку, я вношу правки, отсылаю ему назад, и все это хозяйство отправляется в современную типографию, где печатается с бумажных плат… Черт возьми, мы удешевим вам издание! Мы сохраним вам ваши китайские драхмы!

Но, к сожалению, для издания «Бюллетеня» цивилизованным образом Алик абсолютно не нужен. Он нам — как чирий на глазу. Ну, хотите, мы внесем его имя в корект «Бюллетеня»? Он будет числиться в редколлегии.

— Алик должен не числиться, а работать. — сказал старик.

— Конкретно: что именно он будет делать?.

— Не знаю. Алик должен работать. — тихо и твердо повторил он.

Мы замолчали вновь: я — обозленно — растерянно, он смиренно-грустно.

Что мешало мне уйти, ведь в одно мгновение я вдруг поняла, что китайцы во-первых и сами не знают — что им делать со своим странным наследием, во-вторых, до дрожи боятся любого вторжения в их маленькую затхлую норку. Но я все сидела, рассеянно подбирая вилочкой с тарелки липкие крошки штрудла.

— Знаете

что, — сказал Яков Моисеевич, — надо заказать булочки с маслом, они очень вкусно готовят здесь чесночное масло… Эти булочки почему-то напоминают мне шао-бин, лепешки моего детства, такие, посыпанные травкой, не помню названия, с соленой начинкой… Их продавали с лотков, на вокзале. Мы тогда жили в Мукдене и родители посылали меня к вокзальным лоткам за лепешками шао-бин… Мне было лет семь… И я страшно любил поезда. Бывало, стою по часу, глазею на вагоны. Классы различались по полосам, наведенным под окнами. Первый класс — белая полоса, второй — голубая, третий класс, жесткий вагон — красная полоса… Американское производство…

Официант принес тарелку с четырьмя, свернутыми пухлой розой, булками и розетку с фирменным маслом. Не только чеснок, но и укроп и кинзу добавляла местная повариха в это масло. Яков Моисеевич разрезал булочку, подцепил ножом желтый шмат и стал основательно утрамбовывать его в рассеченное брюхо булки. И вдруг протянул мне требовательным жестом моего деда. Этим, почти уже забытым мною жестом… Я растерялась, растрогалась, пробормотала что-то и послушно взяла булочку, хотя давно уже сижу на диете и мучного стараюсь не есть.

— Между прочим, я был свидетелем знаменитого взрыва на мукденском вокзале, когда убили старого маршала Джан Цзо-Линя… Вам, конечно, это имя ничего не говорит… Джан Цзо-Линь, он был кавалерийским офицером при китайской имперской армии… А после того, как свергли последнего китайского императора династии Мин — это произошло в 1911 году, Джан Цзо-Линь стал просто бандитом…

— А куда делся император? — спросила я.

— Никуда. Он повесился в Угольной башне Запретного города в Пекине, когда манчжуры рвались к стенам города… Так вот, Джан Цзо-Линь… он был неграмотным. Подпись его была — отпечаток большого пальца… Со своей шайкой поначалу совершал налеты на банки, на богачей… Все раздавал крестьянам… Такой китайский Робин Гуд… Курил опиум — набивал трубку, раскуривал свечой… В русско-японской войне воевал и на той и на другой стороне, но после войны поставил на японцев. Был властителем Манчжурии, а хотел стать новым императором Китая… У самого была кличка «Дун-Бей», а бандиты его звались «хунхузами» — «краснобородыми».

— Довольно странные военные отличия…

— Хной красили… — пояснил Яков Моисеевич. — Влетает, бывало, на коне в зал суда, где идет заседание. Говорит судье: ты отъявленный мерзавец, все судишь в пользу богачей! Приговариваю тебя к смертной казни! Достает маузер с прикладом и…

— Как это — маузер с прикладом? — спросила я.

— Ну, деревянная кобура служила прикладом… Да… В Китае в то время пооткрывалось множество банков. Любой мерзавец мог открыть банк, ограбить людей и скрыться… Много было таких случаев. И вот, Джан Цзо-Линь приглашает однажды на банкет десять самых крупных банкиров… Когда он вот так приглашал к себе, люди оставляли дома завещание… Ну, и он им говорит: «Я разрешил вам открыть банки, думал, что будете поступать по справедливости… Вы же, кровососы и подлецы…»

— …всех шлепнул?

— …не всех, одного оставил, чтобы тот потом людям рассказывал… Их выводили по одному во двор, рубили головы. А Джан Цзо-Линь приговаривал сидящим за столом: «Кушайте, кушайте, угощайтесь, приятного аппетита!»

— Я смотрю, он вам нравится, — заметила я.

— Нет, не нравится. Но он был одним из тех, кто не дает забыть о себе после своей смерти.

Незаметно ожили фонари, на каждом столбе — по четыре простых круглых шара, как четыре желтых виноградины сорта «Крымский». Этот желтый уютный свет, приручая старые сосны, одомашнивал крошечное пространство старого парка. До блеска натертые подошвами плиты каменного пола террасы празднично отливали желтым.