Любовь, как следствие вендетты
Шрифт:
Но Дарес опять помешал ее планам. За полчаса до того, как должны были появиться гости, Тони услышала Дареса в его комнате. Он уже оделся и спускался вниз, но, очевидно, что-то забыл. Она подождала, когда он продолжит спускаться, но вместо этого он постучал в дверь и спросил, может ли он войти.
— Я… э… нет.
— Ты еще не одета? — резко спросил он. — Тогда накинь что-нибудь и выйди.
— Что случилось?
— Ты оделась?
— Секунду, — она схватила халат и быстро накинула поверх платья. Потом открыла дверь. — Что-то случилось?
— Эта чертова запонка. Не могу застегнуть, — он протянул руку.
Тони увидела, что запонка сломалась, но, немного повозившись, ей удалось закрепить ее.
— У тебя нет других? — поинтересовалась она, глядя на запонку.
Она была золотая с бриллиантом в центре.
— Подобных нет… — он замер, смотря на нее в немом удивлении.
Казалось, он только сейчас заметил ее неуложенные волосы, но глаза его замерли на платье из красного вельвета, которое показалось, когда распахнулся халат.
— Что это за идея? — осторожно поинтересовался он. Глаза его сузились.
Пытаясь быть храброй, Тони пожала плечами и запахнула халат.
— Я не понимаю, что ты имеешь в виду.
— Вот это платье.
Он стоял, возвышаясь над ней, безукоризненный, от великолепных кожаных туфель до белоснежной сорочки.
— Объясни, — сказал он и быстро дернул за полы ее халата, распахивая его и снова оглядывая платье. — Как ты это называешь?
Она нервно сглотнула, все еще пытаясь быть решительной, хотя сама трепетала.
— Ты возражаешь против него? — сказала Тони и провела руками по платью. Несколько блесток остались у нее в руках.
Он подошел ближе, глаза его недобро блестели.
— Объясни, — резко повторил он.
— Разве это необходимо? Мне больше нечего одеть.
В три шага он подлетел к дверцам ее шкафа, рывком распахнул их и обнаружил ряд платьев, висевших там.
— Одень это, — приказал он, бросая на кровать белое вечернее платье для коктейля. — И сделай что-нибудь с волосами, а то ты похожа на торговку.
Волна возмущения нахлынула на нее, зеленые глаза потемнели от ненависти.
— Я ничего не сделаю с волосами и не буду переодеваться.
— Богом клянусь, ты сделаешь и то, и другое! — его губы превратились в тонкую ниточку. Он быстро подошел к ней и дернул за халат так, что тот опять распахнулся.
— Ну, ты снимешь это тряпье или это придется сделать мне?
Она затрепетала еще сильнее, ее решимость пропала.
Она была готова расплакаться от досады. Ну почему судьба всегда поворачивается в его пользу.
— Я не хочу идти вниз, — пролепетала она белыми губами. — Ты можешь извиниться за меня. Сказать, что я заболела или еще что-нибудь.
Не обращая внимания на ее слова, он указал на маленькие серебряные часы на столике у кровати:
— У тебя двадцать минут. За это время приведи себя в порядок, или ты пожалеешь.
— Я… я не смогу ничего с-с-сделать с-с в-волосами, — начала она, запинаясь, но он прервал ее.
— Сейчас сюда придет Мария, она часто причесывала волосы Джулии.
Он быстро пошел к двери, но на пороге обернулся:
— Будь внизу через двадцать минут… и будь любезна выглядеть так, как должна выглядеть моя жена.
Она всплеснула руками и воскликнула:
— Да как я могу… через двадцать минут?
— Не сделаешь, получишь по заслугам, — грозно предупредил он и оставил ее одну, всем сердцем сожалеющую, что не подумала дважды, прежде чем сделать эту попытку унизить его.
Двадцать минут спустя она спустилась в холл и ее представили первым гостям — богатым грекам и их женам.
Женщины были похожи на мать Дареса, слегка цивилизованные, но им до настоящей раскованности западных женщин было еще очень далеко.
— Ваша жена очаровательна, — услышала Тони голос одного из мужчин, говоривших по-гречески.
— И красива, — заметил другой. Его глаза исследовали каждую линию ее тела, но лицо сохраняло высокомерное выражение, свойственное, казалось, всем грекам.
— Благодарю вас, Павлос, — сказал Дарес и обернулся к жене, глядя ей в лицо. Под его взглядом она слегка покраснела, понимая, что он удовлетворен ее видом. Но одновременно он казался несколько озадаченным, и Тони поняла, что он действительно не понимает, к чему была ее попытка досадить ему. Как-нибудь, когда они будут близки к расторжению брака, она расскажет ему, к чему. Какое же потрясение он испытает, когда узнает, что она понимала каждое его слово, сказанное по-гречески! Это должно будет смутить его совершенно… Но будет ли это? В своем жестком чувстве собственного достоинства и величия он был так непоколебим, что Тони казалось, ничто на свете никогда не сможет его смутить.
Держа бокалы в руках, гости оживленно болтали, а Тони оглядывалась вокруг. Внезапно она поймала на себе внимательный, изучающий ее с ног до головы взгляд какой-то женщины. Ее звали Ивания Ламбедес. Эта красивая женщина была замужем за богатым владельцем отелей, который стоял у окна и увлеченно беседовал с Даресом.
Женщина без стеснения, в упор, критически рассматривала Тони. Похоже, очень невоспитанная женщина, решила Тони, когда Ивания наконец отвела взгляд. Через несколько минут Тони случайно оказалась за спиной Ивании, когда та
по-гречески разговаривала с Даресом.
— Оливия совершенно уверена, что этот твой брак явная необходимость, и ничего более!
— В самом деле? А могу я спросить, какое Оливии дело до моего брака?
— Ты был с ней помолвлен… помнишь?
— Слушай, Ивания, давай оставим этот разговор.
Тем более что Оливия твоя лучшая подруга.
— Она ужасно сожалеет о том, что сделала, — продолжала говорить женщина, не обращая внимания на просьбу хозяина. — Ты женился на Тони, потому что был вынужден?