Любовь, как следствие вендетты
Шрифт:
— Жаль, — протянул он наконец. — А я не устал.
Она сердито посмотрела на него.
— Ты же сам сказал, что устал. Поэтому мы и вернулись так рано… мы все устали.
Довольная улыбка коснулась его губ.
— Ты, моя дорогая Тони, ты меня возбуждаешь… как бы я ни устал.
Кипящая ярость захватила ее. Что сказать, чтобы не отдаваться ему? Она могла бы, конечно, сказать ему, что видела его с женщиной, но, несомненно, это очень странное время для подобных разговоров. Нет, Дарес неглуп; как только она упомянет об Оливии, он тут же поймет, что она поняла все слова Марии.
— Я предпочла бы, чтобы ты ушел, — холодно сказала она, каким-то чудом сдерживая готовую вырваться ярость.
— Но я собираюсь остаться!
— Я буду с тобой драться!
Несмотря на эту отчаянную угрозу, на глаза ее навернулись слезы.
— Хорошо. Я уже как-то говорил, что мне это нравится, — медленно проговорил он и легким щелчком выключил верхний свет, оставив гореть только мягкую ночную лампу под розовым абажуром. — Я не верю, что тыбудешь драться со мной, Тони, но мы сейчас посмотрим, — засмеялся он и бросился на нее.
И Тони не смогла ему отказать. Несмотря на то, что ее душила ненависть к этой неизвестной ей женщине, что она неистово ревновала Дареса, она не смогла отказать его порыву. Она обвила ногами его талию и почувствовала, как нечто твердое вкрадчивыми толчками погружается в нее, наполняет ее, заставляет трепетать в унисон с этими толчками. Она почувствовала, как ее переполняет счастье обладания этим роскошным, неутомимым мужчиной, и еще выше подтянула колени, раскрываясь, в инстинктивном желании вобрать его в себя еще глубже… и глубже… и глубже…
Со склона холма доносился детский смех, и Тони улыбнулась, услышав его, входя в дом сестры.
— Они на вершине холма, — ответила Тони на вопрос Пэм, не видела ли она где-нибудь детей. — Странно, что ты не слышишь их.
— Я была занята в глубине дома… А, да, теперь слышу.
— У тебя здесь действительно прекрасное местечко.
Тони прошла за Пэм в сверкающую чистотой кухню и села.
— Как дела на работе?
Пэм ответила, что все пока отлично и шеф прекрасно понимает ее положение. Ей надо было как-то приспособить часы работы, чтобы успевать забегать домой, так как скоро у детей должны были начаться рождественские каникулы.
— Я не могу сократить часы работы. Это было бы злоупотреблением его расположения ко мне. Но с его стороны очень благородно, что он сам беспокоится об этом. Не правда ли?
— Правда, Пэм. И я очень этому рада. Было очень тяжело видеть, в каком ты была положении, и знать, что помочь не можешь. Я думала, что ты в конце концов здорово заболеешь.
Пэм улыбнулась. Ее привлекательность снова стала видна, а тень печали, которая до этого только увеличивалась в ее глазах, теперь почти совсем исчезла.
— Да, это было тяжелое положение. Тяжелая работа; казалось, что у меня и секунды нет для себя самой, и дети начинали меня сильно беспокоить. Я очень благодарна твоему мужу, Тони.
В ее голосе прозвучало нечто вроде вызова.
— У него так много достоинств, что… что…
Она замолчала, а Тони договорила за нее:
— Что ты не можешь поверить, что он как-то плохо относится ко мне?
Спустя два дня после их небольшого сражения в спальне Дарес уехал в Афины и пробыл там уже две недели.
— Чего я не понимаю, так это зачем ему делать невозможным расторжение брака, если он решил вернуться к Оливии? Мне это не понятно, Тони.
— Оливия появилась с кающимся видом.
Пэм выключила кипящий чайник и заварила чай.
— Это ни к чему не приведет, — твердо сказала она, ставя на стол поднос с китайскими сладостями. Тони задумалась, машинально прислушиваясь к голосам детей. У нее не было никаких доказательств связи Дареса с Оливией, кроме того, что она их видела вместе, и кроме того, что Дарес так любезен с девушкой, которая когда-то его обманула. Но если между ними ничего нет, тогда зачем он с ней встречается?
— Если они любят друг друга, — неуверенно начала она, размышляя вслух, — тогда это к чему-то приведет.
Дарес может попросить меня об… об… попросить у меня развод, когда умрет его дед.
Эта мысль пронзила ее сердце. Как она дошла до того, что это так ранит ее?
Пэм разливала чай, но при словах Тони она замерла, а потом покачала головой:
— Он не поступит так с тобой, Тони. Я знаю, что не поступит. Я уверена, что он слишком добр, чтобы так обидеть тебя.
— Он может быть совсем недобрым… ко мне, — ответила Тони. — Ведь он не знает, что я чувствую к нему, поэтому и не думает, что обидит меня.
У Пэм вырвался вздох.
— Ты даже не намекнула ему?… ни малейшего намека?
— Совершенно никакого. Кем бы я была, если бы бросилась на шею человеку, который не обращает на меня внимание? Мы поженились по необходимости, и никто из нас не питал никаких чувств. Это было просто холодное соглашение, продиктованное необходимостью. Мы были незнакомы, и тогда собирались такими же остаться. В том, что Дарес стал действовать, как прежде, должна признать, частично есть и моя вина…
— Частично?
В лицо Тони бросилась кровь.
— Ну, хорошо. Это целиком моя вина. Но я просто пытаюсь тебе доказать, что положение не изменилось.
Пэм удрученно кивнула.
— Ты хочешь сказать, что он не полюбит тебя.
— Да. Это я и хочу сказать. Любовь — это душевное чувство, а мы… Дарес никогда не чувствовал ко мне ничего и… и никогда не почувствует, я просто уверена в этом.
Девушки помолчали, прислушиваясь к детским голосам. Тони отпила чай и взяла с блюда предложенное Пэм пирожное. Как она дошла до того, что это так сильно ранит ее? — снова спросила себя она. И человек-то, который никогда ни одним словом или действием не выразил хотя бы привязанности к ней. Дважды он поцеловал ее как-то по-особенному; те поцелуи слишком много значили для нее, потому что выразили нечто большее, чем просто желание обладать ее телом. Два поцелуя, на которых она строила свои надежды, оказались лишь пылью.