Любовь… любовь?
Шрифт:
Смешно! Но у меня насчет Уилли своя теория. Я считаю, что в конце концов он женится на какой-нибудь шлюхе шести футов ростом, ничем не примечательной, как стена пакгауза. И всю жизнь будет у нее под каблуком.
— M-да, с бабами лучше не связываться, — заявляет Гарри, из чего я заключаю, что и у него не все идет гладко. — Встречался я тут с одной девчонкой. Целый год за ней ухаживал, и мы даже стали подумывать о помолвке. Она только об этом и твердила. «Ну, когда же мы объявим о помолвке, Гарри?» Только и твердила.
— Ну, я об этом никогда не думаю, — говорит Уилли, я же тихонько усмехаюсь, вспоминая свою теорию
— А вот я не возражал, — говорит Гарри. — Она меня совсем измотала. И я уже готов был сдаться, только бы меня оставили в покое. Но однажды отправляется она на субботу и воскресенье к своим родственникам в Уоррингтон. А потом начинает ездить туда каждое воскресенье и пускает меня под откос ради какого-то там янки.
— Ну, еще бы: мундир и монеты, — говорит Уилли. — Где уж нам с ними тягаться.
— Наймитесь кондукторами на автобус, — говорю я, и у вас будут мундир и монеты. — Сам же думаю, что тоже начну жаловаться на судьбу, если еще посижу здесь. А сейчас все внутри у меня поет при мысли, что я скоро увижу Ингрид.
В кабачке стало тише; озираюсь вокруг — оркестрантов не видно, значит, перерыв кончился и я теряю драгоценное время.
— Да, кстати, Уилли… — Выуживаю «Cherie» и передаю ему, прикрыв рукою шлюху на обложке. — Спасибо.
Уилли с видом заговорщика сует журнал в карман.
— Ну как, понравилось, Вик?
— Ничего! Есть тут пара девчонок, с которыми я бы не прочь познакомиться поближе.
— Еще бы, — говорит Уилли. — Я не я, если на будущий год не смотаюсь в Париж. Ну его к черту, наш Блекпул. Вот увидите.
— Ты что, думаешь, они там разгуливают по улицам голышом? — говорит Гарри.
— Конечно нет, — говорит Уилли. Потом перегибается через стол и, понизив голос, добавляет: — Но вот что я тебе скажу: там есть девчонки — с виду все в порядке, идет себе в пальто, а как к ней подойдешь, она распахнет пальто, а под ним ничего.
У меня рот растягиваемся в ухмылке, а Гарри изрекает:
— Бред!
— Нет, правда, — говорит Уилли. — Я знаю одного парня, который все время туда ездит, этакий великий путешественник. Так у него было больше девчонок, чем у кошки из меблированных комнат котов. А потом притоны там на каждом углу, государственные. Все в открытую. Заходишь, платишь и выбираешь. Представляете, как было бы здорово, если б парочка таких заведений открылась у нас в Крессли. Не надо было бы бегать за девчонками по танцулькам — пришел и получил, что надо и когда надо.
— Я обеими руками «за», — говорит Гарри, — только в Париж ехать ты, Уилли, опоздал. Там все эти лавочки прикрыли.
— Что? — огрызается Уилли. — А ты откуда знаешь?
— Прочел недавно в одной книжке. Их закрыли сразу после войны.
— Может, и закрыли, — несколько разочарованно говорит Уилли, — а все равно там в два счета можно подцепить себе девочку.
— Смотри, как бы не подцепить такого, от чего не скоро избавишься, — говорит Гарри.
— Иди ты, — говорит Уилли. — На то, брат, существует наука.
— А ты думаешь, уличные девки очень разбираются в науке?
Похоже, что они тут прочно обосновались, и я встаю.
— Ты что, уходишь, Вик? — говорит Уилли. — Выпей еще перед уходом.
Я отказываюсь. Мне не терпится поскорее добраться до танцев и поискать Ингрид. Да и вообще выпивка — это не по моей части. На такого Уилли мог бы работать целый пивоваренный завод, а с меня одной кружки хватает.
— В общем, до скорого, — говорю я; оба отвечают: «До скорого, Вик» — и продолжают свой разговор о парижских шлюхах.
На улице, по дороге к танцульке, я сую в рот кусок мятной жвачки, чтобы приятней пахло. У входа плачу три монеты и спускаюсь в раздевалку скинуть пальто. Какой-то парень, хвативший лишку, распевает в туалете, и служитель то и дело поглядывает в ту сторону, видимо обдумывая, не вышвырнуть ли его за дверь. Я причесываюсь, поправляю галстук и топаю наверх. Открываю тяжелую дверь в зал и словно натыкаюсь на завесу, образованную запахом пота и дешевого одеколона, — завесу такую плотную, что хоть режь ножом. На секунду останавливаюсь. Но потом решаю идти напролом — минуты через две привыкну! — и ныряю в толпу, стараясь не втягивать глубоко воздух.
Здесь действительно полным-полно, как и говорил Уилли, люди толпятся даже у дверей. Работая локтями, начинаю пробираться вдоль стены, где меня чуть не опрокидывает какая-то парочка, исполняющая нечто вроде индивидуальной боевой пляски. На парне зеленая бархатная куртка, желтая клетчатая рубашка без галстука и черные брюки, шириной дюймов в четырнадцать. Девчонка, с которой он трудится, жуть — одни ресницы и намалеванные губы на белом без кровинки лице, не человек, а ходячая смерть; все ее прелести скрыты под черным свитером и торчат, как колышки для шляп у входа в церковь, а парень, согнувшись над ней в три погибели, не может оторвать от них глаз. В этом зале не бывает разухабистого джаза, рока и тому подобного — об этом гласят предупреждения на стенах. А потому тут же появляется администратор, хлопает парня по плечу и что-то ему говорит. Парочка, окидывает его убийственным взглядом и переходит на быстрый фокстрот, который здесь принято танцевать.
Ингрид нигде не видно, хотя я уже целых полчаса стою и слушаю оркестр, очень неплохой для любительского. Наконец, решаю, что, пожалуй, скорее отыщу ее, если не буду стоять на месте, протискиваюсь вперед и приглашаю какую-то девчонку, которая издали выглядит вполне прилично, а вблизи оказывается, что от нее разит, как от бочки с тухлым говяжьим салом. Я рад, что танец скоро подходит к концу — терпеть не могу девчонок, от которых воняет. Поднимаюсь на балкон, откуда мне всех видно, кроме тех, кто толпится у двери. Пока я там стою, оркестр начинает играть вальс-бостон. Огни гаснут, только высоко под потолком вращается граненый зеркальный шар, разбрасывая во все стороны лучи света. Как бы мне хотелось в эту минуту танцевать с Ингрид, крепко прижав ее к себе, — на меня часто нападает романтическое настроение, когда я танцую вальс-бостон и огни слегка притушены. Но Ингрид явно нет, теперь я в этом убедился. И едва ли она уже придет в такой поздний час. Я и сам бы не пришел, если б не услышал, что она собиралась сюда, и теперь я чувствую пустоту и разочарование. Может быть, она пошла в «Трокадеро». А может быть, сидит дома и смотрит телевизор или даже спит. Закуриваю сигарету и жду, пока зажгутся огни, чтобы в последний раз оглядеть зал — уж очень не хочется уходить ни с чем. Внизу вижу Уилли и Гарри, но их общество не интересует меня сегодня, а потому я направляюсь вниз, беру пальто и двигаю домой. Автобусы уже не ходят, и я всю дорогу топаю пешком.