Любовь на краешке луны
Шрифт:
— Экий цинизм! — пожаловалась мадам. — И это при том, что, видя тебя с Ариэлем, я имела основание заподозрить, что ты любишь лошадь сильнее, чем любого мужчину.
Канеда понимала, что ради истины вынуждена была бы уточнить: «Сильнее, чем любого мужчину на свете, если не считать одного!» — но вслух сказала:
— Ариэль куда умнее большинства мужчин и к тому же много послушнее.
— Получается, что тебе в мужья нужен кентавр. — Мацам улыбнулась.
Фраза эта мгновенно извлекла из ее памяти герцога на гнедом, преодолевавшего барьеры с таким мастерством,
В нем крылось многое, но для нее он теперь навсегда становился недосягаемым человеком с луны.
Яхта ждала их в Бордо, и, когда они вышли в открытое море, Канеда распрощалась с Францией.
Визит на родину матери наделил ее переживаниями абсолютно неожиданными — и незабываемыми.
Она хотела причинить боль другим людям, но сама получила рану, шрам от которой останется на всю жизнь.
Трудно будет выбросить из памяти деда, все еще озабоченного и расстроенного браком, не состоявшимся двадцать пять лет назад, бабушку, оплакивающую утраченную дочь.
Более того, подумала Канеда, они с Гарри лишились чего-то драгоценного, став чужими семье, чья кровь текла в их жилах.
Еще более горько, что она проиграла сражение герцогу; хуже того — разбита и уничтожена им.
Все кончено, а она не сумела отомстить ему; скорее он причинил ей боль.
Всю ночь она проплакала, пока яхта с трудом шла против ветра, словно бы препятствовавшего ее возвращению домой; теперь Канеда уже не сомневалась, что оставила позади все свое счастье.
Но самое скверное заключалось в том, что ей больше не увидеть зачарованный замок де Сомак, показавшийся ей краешком луны.
Подобное свойство присуще юности — мир молодых населен не только людьми, но и мечтами; в нем повсюду таится приключение, и восходящее солнце каждое утро предвещает наступление дня, полного несказанного блаженства.
И все это рухнуло.
Конечно, впереди ее ждала вполне комфортная и приемлемая жизнь, возможность тратить прежде невиданные деньги и множество поклонников.
Однако в ней не хватало чего-то столь необходимого, столь жизненно важного, что, утратив его, она сделалась как бы половинкой себя, а утерянной половинке суждено теперь вечно томиться в недрах луны, пока не померкнут звезды.
Глава 7
Подъезжая по пыльным сельским дорогам к Лэнгстон-парку, Канеда не замечала ни бутонов, набухших на живых изгородях, ни примул и первоцветов на склонах, ни цветущих садов.
Напротив, ее словно бы обволакивал унылый туман — потому что Франция осталась где-то далеко.
Они покидали Бордо в большую волну, и Канеда вместе с Беном была так занята лошадьми, что почти позабыла о собственных бедах.
До постели в ту ночь она добралась уставшая до изнеможения и буквально сразу заснула, а наутро поднялась пораньше, чтобы, подменив Бена, дать ему несколько часов отдыха.
С Ариэлем и Чернышом управиться было легко, однако упряжные и верховые кони были испуганы нырками и кренами яхты и то и дело заливались ржанием.
Голос Канеды умиротворял их, однако, к ее облегчению, волнение успокоилось, когда они вышли в Канал.
Уже у входа в гавань Фолкстона мадам де Гокур спросила:
— Вы направитесь прямо в Лэнгстон-парк, ma cherie?
— Сперва я поеду туда, — ответила Канеда, — но если Гарри в Лондоне, то присоединюсь к нему.
Мадам де Гокур, чуть помедлив, спросила:
— Не сочтете ли вы прегрешением, если я оставлю вас в Фолкстоне и отправлюсь поездом в Лондон?
— Конечно же, нет, — ответила Канеда, — если вы тревожитесь из-за меня, Бен
и слуги самым отличным образом позаботятся обо мне.
— Я прикинула, что если рано уеду из Фолкстона, то прибуду домой в самой середине дня.
— Безусловно, — согласилась Канеда, — если вы хотите ехать, я не стану возражать.
— Дело в том, что у моей дочери завтра день рождения, — объяснила мадам де Гокур. — Перед отъездом я сказала ей, что едва ли смогу вернуться к этому дню. Но теперь если я успею на ранний поезд, то попаду в Лондон как раз к семейному обеду, который дают в честь своей невестки родители ее мужа… Они с мужем очень хотели, чтобы я отобедала с ними в этот день.
— Тогда вы просто должны ехать, — сказала Канеда, подумав, что дочери мадам повезло: ведь у нее есть собственная семья.
Именно этого им с Гарри и недоставало более всего после кончины отца и матери.
Ну а теперь, погостив у де Бантомов, она поняла, сколько утешения и радости ждет членов большой семьи.
Рано утром элегантная мадам де Гокур с пылкой признательностью распрощалась с Канедой и отправилась на вокзал Фолкстона.
Перед отбытием она сказала:
— Ты не стала поверять мне свою тайму, ma cherie, однако я вижу, что ты ранена в сердце. Мне бы хотелось помочь тебе, но запомни — время исцеляет.
Канеда не ответила, понимая, что к ней эта мудрость не имеет никакого отношения; ничто не в состоянии исправить то, что произошло: она встретила единственного нужного ей мужчину и потеряла его.
Она вспомнила, как мать говорила, что, встретив Джеральда Лэнга, она поняла — все прочее несущественно: и утрата положения в обществе, и богатство и влияние, ожидавшие ее после брака… и даже та боль, которую она причинила собственным родителям.
Любовь смыла все, оставив лишь понимание того, что она принадлежит Джеральду Лэнгу, а он ей.
— Для меня было не важно, — говорила она Канеде, — кем мог бы оказаться твой отец — бедным попрошайкой или ничтожным буржуа. Этого мужчину Бог предназначил мне от начала времен, и я ничего не могла поделать с собственным сердцем.
Глубокая убежденность в голосе матери была доказательством, что после всех минувших лет, после всех трудностей, вызванных нехваткой денег, она ни разу не пожалела о том решительном шаге, который увелее из дома буквально накануне свадьбы.
— Ты у меня очень храбрая, maman, — сказала тогда Канеда, и мать улыбнулась.