Любовь не кончается: Джулитта
Шрифт:
— Я могу помочь вам в этом деле, когда вы окончательно поправитесь. Полагаю, мои табуны заслуживают внимания знатока.
Лицо Бенедикта оживилось, глаза засверкали. Чувствуя все большее расположение к гостеприимному хозяину, он рассыпался в словах благодарности.
Эль Сид пожал могучими плечами.
— Мне будет нетрудно и даже приятно показать вам своих скакунов, — ответил он, не сводя с гостя глаз. — Вы владеете каким-нибудь оружием?
Бенедикт ненадолго задумался.
— Не знаю, что и ответить, сэр. Я знаю основы искусства владения мечом и неплохо управляюсь с копьем и щитом. Мне частенько приходилось упражняться с оружием в седле для того, чтобы определить возможности и качества лошади. Не из каждого жеребенка можно вырастить хорошего боевого коня.
Эль Сид молча кивнул головой, продолжая размышлять о таких сторонах человеческой натуры, как обманчивость внешности и речей. Впрочем, он не любил делать скоропалительных выводов.
Молодой жеребец обладал чудесной шкурой цвета расплавленной бронзы, стройными ногами и великолепными мышцами, серебристой гривой и роскошным хвостом, свисающим до самой земли.
Заметив на лице Бенедикта выражение восхищения и изумления, Эль Сид самодовольно улыбнулся.
— Теперь он ваш, — заявил он. — Пусть мой подарок заменит вам коня, уведенного разбойниками.
— Я перед вами в неоплатном долгу, сэр, — взволнованно проговорил Бенедикт. — Многие норманнские лорды отдали бы за такого красавца все до последнего гроша.
— Ничего не хочу слышать о неоплатных долгах, — отрезал Эль Сид. — Мои подарки не накладывают обязательств на тех, кто их получает. Это проявление доброй воли. Других лошадей из моего табуна вы можете покупать или не покупать — дело ваше, но этого непременно примите. Я привез его с юга, из Андалусии. Родословная этого жеребца уходит корнями чуть ли не в библейские времена. По крайней мере, так меня уверяет управляющий, а он знает толк в лошадях.
Бенедикт обошел вокруг жеребца. Влажные поблескивающие глаза животного смотрели с любопытством, голова плавно покачивалась, ноздри жадно втягивали воздух, принюхиваясь к незнакомому запаху. Утром Бенедикт предусмотрительно прихватил с собой несколько фиников, но не торопился вынимать их. Уловив аромат лакомства, жеребец вытянул шею и ткнулся мордой в кожаный мешочек, висевший у молодого человека.
Эль Сид от души рассмеялся. Улыбаясь, Бенедикт отошел на несколько шагов, повернулся к коню спиной и вытащил из мешочка два финика. Увлекая за собой сопротивляющегося конюха, жеребец последовал за ним Затем, подойдя совсем близко, положил голову ему на плечо и слизнул оба финика с протянутой ладони. Прожевывая угощение, конь то опускал, то поднимал голову, покачивая сильной шеей и вынуждая несчастного конюха болтаться на поводьях, как неумелого звонаря на колокольне. Покончив с финиками, жеребец аккуратно, как на званом обеде, выплюнул косточки и начал беспокойно озираться по сторонам в надежде получить добавку.
Бенедикт взял поводья и, вставив ногу в стремя, уверенным движением вскочил в седло. Ноющая боль в бедре напомнила ему о ране.
Почувствовав непривычную тяжесть на спине, жеребец возмущенно заржал и начал брыкаться. Всадник умело управлялся с ним, то натягивая, то ослабляя поводья. Его гибкое тело, казалось, слилось с телом животного в единое целое. Бенедикт быстро определил характер жеребца: тот осознавал, насколько привлекательны для глаза его бронзовая шкура и роскошный хвост, и своим норовом как бы проверял всадника на прочность, опасаясь попасть в руки слабака, клюнувшего на его своеобразную внешность, и только. Бенедикт знал категорию людей, видевших в лошадях либо бездушную игрушку для развлечений, либо рабочую скотину, годную только до поры до времени.
Он был другим и с любовью и грустью вспоминал смирного, преданного Сайли, и маленького прыткого пони, на котором ездил в детстве, и пришедшего ему на смену упрямого пегого мерина. Разве мог юноша забыть теперь уже старого и дряхлого Слипнира, ветерана сражения при Гастингсе? Или Фрею, золотистую кобылку Джулитты?
Бенедикт подумал о том, что от Фреи и жеребца, подаренного ему Эль Сидом, могло получиться превосходное потомство. От открывшихся перспектив у него голова пошла кругом.
— У него есть имя?
Эль Сид кивнул.
— Мы назвали его Кумби.
— Кумби?
Услышав свое имя, жеребец повел чуткими ушами и снова поднялся на дыбы. Ожидавший подобного, Бенедикт резко натянул поводья, давая жеребцу понять, кто его хозяин, а затем слегка ослабил их.
— Так называется город, расположенный далеко, очень далеко отсюда, в королевстве Гана, как его называют мавры. Там есть много золота и огромных лугов, на которых пасутся превосходные выносливые лошади. Правда, по размерам они немного уступают вашему Кумби.
Бенедикт широко улыбнулся.
— О, не сомневаюсь, что мой тесть будет рад разузнать об этой стране. Путешествовать и познавать новое — его главная страсть.
— Из ваших рассказов я успел понять, что он знаменитый в ваших землях коневод. Странно, что он никогда не бывал за Пиренеями.
— Но всегда мечтал об этом. Мечтал и откладывал поездку на «один прекрасный день». Это единственная его мечта, еще не потерпевшая крах.
Эль Сид вопросительно посмотрел на юношу, но в этот миг жеребец, почувствовав слабинку, снова попытался проявить норов, и Бенедикту пришлось успокаивать его. Затем, когда Кумби ослабел и, похоже, смирился со своей участью и новым хозяином, юноша взял в руки принесенные по его просьбе пику и щит. Теперь, когда он мог управлять скакуном только при помощи голоса и ног, все зависело от сообразительности и интуиции последнего. И Кумби не разочаровал всадника, проявив все ожидаемые от него качества..
Эль Сид не без удовольствия наблюдал за этой парой. Гибкий и подвижный молодой человек держался в седле легко. Как мавр. Сомневаться не приходилось: Бенедикт де Реми знал свое дело. Эль Сид терпеливо дождался, пока гость опробует коня, и, когда тот спешился, отвел его к управляющему, на ходу бросив несколько слов похвалы по поводу отличной езды.
Управляющего, сморщенного худого старика, звали Санчо. По его телу, состоящему исключительно из костей и кожи, можно было подумать, что лет двадцать назад оно прошло обряд бальзамирования и только поэтому не развалилось до сих пор. Три зуба, будто случайно торчавшие во рту старика, давно превратились в уродливые пожелтевшие пеньки. Один глаз Санчо покрывала мутная пленка, зато другой, с окаймленным неестественно белой полоской зрачком, посмотрел на Бенедикта таким проницательным, острым как нож, взглядом, что юноша поежился.
Эль Сид стоял в стороне и с любопытством наблюдал за ними.
— Значит, ты и есть опытный коневод из Нормандии? — скептически уточнил Санчо скрипящим, как плохая дверь, голосом. — Может, оно и так. Но здесь, в Кастилии, это никого не волнует. Для того чтобы люди оценили тебя по достоинству, тебе придется изрядно попотеть.
— Я не боюсь работы. И быстро учусь, — твердо ответил Бенедикт… — Вернее, учился. Раньше.
Старик смачно плюнул себе под ноги и дико сверкнул зрячим глазом.