Любовь плохой женщины
Шрифт:
— А я говорила тебе, что не верю в эту идею.
— Да, ты в нее не веришь. Дело в том, Кейт, что тебе идет быть старой. Такие женщины бывают. У тебя очень английское лицо. Пусть оно не отличается особой красотой, зато в нем есть характер, что, согласись, куда более долговечно.
— Должна сказать… — начала Кейт. Но оказалось, что она уже ничего не должна, потому что в этот момент в дверях появился Алекс, и, оборачиваясь, радостно улыбаясь ему, она отбросила незаконченную мысль, отбросила недосказанную фразу и весь разговор.
— Я переезжаю в гостевую комнату. Прибрал там немного, — доложил он, пополняя свалку на комоде набитой окурками пепельницей и двумя кружками с засохшей кофейной гущей. — Ага, мои носки! А я никак не мог их найти.
— Они не парные, — предупредила его Кейт.
— У меня в шкафу есть два точно таких же непарных носка.
— Какое совпадение.
— Мне страшно повезло!
— Эй, красавчик, — позвала Элли, встревая в их шутливый диалог. — Подойди-ка сюда, большой мальчик, и поцелуй тетю Элли.
С шаловливой усмешкой Алекс послушно подошел к ней и нагнулся, чтобы чмокнуть ее в щеку, но она схватила его за шею и подвергла глубокому, влажному, сексуальному целованию. Наконец отпустив его, она принялась за уговоры:
— Послушай, будь другом, сойдись с моей Джуин. Ей не терпится трахнуться поскорее — узнать, что это такое, а мне так хочется, чтобы у нее все получилось. Ну, там, первый раз и все такое. Чтобы у нее был хороший старт. К тому же она запала на тебя, я-то вижу, все признаки налицо.
Какое бесстыдство! Какая невероятная развязность! От негодования у Кейт перехватило дыхание. Как она может так разговаривать с ее Алексом! И говорить такое про Джуин — бедняжка умерла бы от стыда, если бы узнала!
Однако Алекс, без малейшего намека на замешательство, очень вежливо ответил (правда, потрясенная Кейт уловила не больше половины) в том смысле, что Джуин — очаровательная девушка, но что пусть она поступает как сама считает нужным.
— И ведь ей всего шестнадцать. Куда торопиться?
— Куда торопиться? — закатила глаза Элли. — Он спрашивает, куда торопиться. Да мы в твоем возрасте уже были спецами в этом деле.
— Ах, Элли, — вздохнул Алекс с притворным сожалением, — времена меняются.
Все-таки до чего же он обаятелен, сколько в нем внутреннего такта. Откуда в нем это? «Ну, уж точно не от Дэвида», — с отвращением вспомнила бывшего мужа Кейт (такое случалось нечасто; в целом она не могла испытывать чрезмерной неприязни к человеку, который сделал ей самый главный подарок в ее жизни). Но и не от нее, потому что она в этом смысле была абсолютно неуклюжа: то слова вымолвить не может, то вдруг сболтнет что-нибудь лишнее; она не могла точно выразить то, что имела в виду, и говорила то, чего говорить не собиралась.
У нее внутри все сжималось от счастья, когда она смотрела, как он идет из кухни в сад. Не спуская глаз с его удаляющейся спины, она поднесла свой стакан к губам, наклонила, промахнулась и вся облилась шампанским.
Алекс Гарви уселся на заднем крыльце, прислонился спиной к стене, цепляясь футболкой за кирпичи, и ухмыльнулся при мысли о том, как, избавившись наконец от своих сумасшедших гостей, они с Кейт будут вспоминать о них и покатываться со смеху. Подтянув к себе колени, он прищурился и стал рассматривать вымощенный плитками квадрат, где суетились черные муравьи, трудноразличимые, как мелкий шрифт — кошмар дислексика.
В нескольких футах от него раздался плеск: из сливной трубы вырвался мыльный поток, сигнализируя о том, что Наоми наконец вышла из ванной. Значит, дела идут.
Он вдохнул аромат теплой воды, в которой недавно лежала Наоми; это был запах женщины — квинтэссенция женственности — интимный, как телесные флюиды, одновременно знакомый и бесконечно чужой. И что-то потаенное шевельнулось в нем.
В памяти всплыла картина, будто отраженная в елочной игрушке, она мерцала искрами и переливалась. На переднем плане наплывали, искажаясь, лица. Звуки гулким эхом разбегались по коридору лет.
Он видит Наоми и Кейт. Они ведут его за собой по косметическому отделу какого-то универмага. Пакеты, сумочки, подолы курток задевают его по лицу. «…Последний автобус», — раздается сверху чье-то грозное предостережение (ему кажется, что это объявление о скором конце света).
Он видит — но смутно, будто сквозь катаракту глаз памяти, — как Наоми останавливается у прилавка, берет флакончик духов, наносит каплю на запястье…
Огни кружатся все быстрее. Голоса грохочут. И вот он сидит на ступеньках, ведущих в продуктовый зал, опустив голову между коленей. «Тебе лучше? — спрашивает Кейт, обнимая его за плечи. И добавляет, очевидно, в адрес Наоми: — Это из-за низкого сахара в крови, как ты думаешь? Должно быть, он проголодался. Надо купить ему что-нибудь поесть».
Это воспоминание, хотя и принесло с собой дезориентацию и легкое головокружение, все же не было неприятным. Взволнованный, возбужденный, чувствуя себя так, словно его застигли за подглядыванием, он встал и занялся делами: убрал газонокосилку в сарай, запер сарай на замок. И попытался забыть о кратком прикосновении к чужой сексуальности.
Он был привычен к обществу женщин: к взлетам и падениям их настроения, к их циклам, к удивительно откровенному характеру их разговоров — когда раскрываются сердца и изливаются души, к случающимся время от времени проявлениям бесстыдства, к их глубоко личным признаниям, к их безудержному смеху и обильным слезам. Он вырос среди мягких грудей, полных ягодиц, крутых бедер, шуршащего нейлона и упругих резинок. Он был знаком с пышной анатомией зрелых женщин, которая удерживалась в целости только благодаря лямкам, поясам, крючкам и петелькам — такое складывалось впечатление. Он слышал о том, как с помощью карандаша определить пол будущего ребенка, об упражнениях для укрепления мышц влагалища, о прокладках и тампонах, соскобах из матки, предменструальном синдроме… Все это ничуть не смущало его. И в целом эту причастность к миру женщин он считал своей привилегией.
Но бывали моменты, как этот, когда он задыхался, когда этот мир захлестывал его, и тогда ему хотелось простоты и поверхностности братства за стойкой бара, хотелось сыграть партию в дротики и выпить пинту пива, хотелось час-другой отдохнуть.
«Вечером пойду в паб, — решил он и удовлетворенно опустил ключ от сарая в карман джинсов. — А они пусть напиваются и рыдают без меня. Пусть устроят себе настоящий девичник. Вспомнят старые времена».
При этой мысли он внутренне содрогнулся.