Любовь по ошибке
Шрифт:
– Вроде, взрослые люди, - сказал едва ли не над ухом брюзгливый женский голос.
– Как подростки озабоченные, - добавил второй.
По лестнице, одинаково поджав губы, спускались две женщины лет сорока и изо всех сил делали вид, что не смотрят на нас. И даже не о нас говорят.
– Зависть - страшное чувство, - пробормотал я Лене на ухо, чуть громче, чем требовалось, и она тихонько хихикнула.
– Знаешь, - подождав, пока тетки уйдут, Лена сцепила руки у меня за спиной, - я тоже страшно завидую, когда вижу, как кто-то целуется.
– Да ладно!
– не поверил я.
– У тебя с этим проблемы?
– Да нет, но. все равно.
– А сколько раз тебя надо поцеловать, чтобы ты перестала завидовать?
– Ну...
– она сделала вид, что задумалась.
– Не знаю. Много. Очень много. Я страшно завистливая.
– До последней электрички еще полно времени. Скажи, я не слишком тороплюсь? Мне показалось, что.
– Нет, - перебила Лена.
– Не слишком. В самый раз. Хотя все это. так странно.
– Это магия, - я снова почувствовал волшебное “возможно все”.
– Может быть.
Она наклонила голову так, что я уткнулся носом ей в макушку. От ее волос пахло миндалем. Меня страшно заводили такие вот горькие запахи. Одна из моих бывших подруг подкалывала: Ковалев, для тебя лучшим возбудителем будет цианистый калий.
Гуляли мы еще долго. То и дело останавливаясь, чтобы поцеловаться. Похоже, шлюзы открылись именно сейчас, а не в четверг. Тогда - это была такая разведка боем. Сейчас - то ли уже перешли на следующий уровень, то ли вплотную подошли к нему.
Начало смеркаться, когда мы вернулись в центр города. Поужинали в маленьком ресторанчике и пошли на вокзал. И в электричке сидели так, как я представлял утром. Лена положила голову мне на плечо, а я обнимал ее и держал за руку, лениво поглаживая пальцы. Если всю дорогу в Выборг мы проговорили, то теперь больше молчали.
Как будто после секса, промелькнуло, исчезая.
«Все будет, - сказал внутренний голос.
– Но не сейчас.»
25
Елена
Я никогда не умела жить настоящим. То жалела о прошлом, то мечтала о будущем. Но вот сейчас хотелось остаться подольше именно в этом моменте. Это был такой прекрасный день. И он обещал многое, но. я боялась думать о том, как все может сложиться. или не сложиться.
Вот так ехать бы и ехать. Прислонившись к его плечу, чувствуя, как он рассеянно гладит мои пальцы и думает о чем-то своем. Остановись, мгновенье.
За окном промелькнуло Рощино, когда проснулся телефон Кирилла. Вытащив мобильник из кармана, он посмотрел на экран, и я увидела ту особенную улыбку, которую запомнила с первого вечера.
– Да, солнце?.. Сейчас, подумаю. Где-то минут через двадцать буду на Удельной. И оттуда еще. В общем, минут через сорок подъеду. Пока-пока.
Нажав на отбой, Кирилл вздохнул с сожалением:
– Прости, Лен, не смогу тебя проводить. Надо Ксю забрать с дня рождения. Как хорошо, впереди еще несколько лет, когда она будет приходить с вечеринок трезвая и веселая, а не пьяная и в слезах.
Чуть поколебавшись, он поискал что-то в телефоне и протянул его мне. До этого Кирилл рассказывал о дочке, но ни разу не показывал фотографии. Девчонка была совершенно очаровательная. И, что удивительно, до смешного похожая на мои детские снимки. Темные, почти черные волосы, карие глаза с искорками. Только буйно кудрявая, а у меня волосы всегда были прямые и непослушные, как лошадиный хвост.
Кирилл словно услышал мои мысли, переводя глаза с фотографии на меня и обратно:
– Лен, а она чем-то на тебя похожа.
– Да я в ее возрасте и в половину такой хорошенькой не была, - возразила я.
– Чертенок...
В нем чувствовалось столько немного смешной и очень трогательной отцовской гордости, что я не смогла сдержать улыбку.
– Кирилл, ты папа-фанатик? Обычно бывают мамы-фанатики, папу первый раз вижу.
– Ну.
– он смутился.
– Наверно. А ты?
– Эх. Я настоящая мама-ехидна. Даже сам ребенок говорит, что заброшен. Впахиваю, как папа Карло, а он в основном с бабушкой.
– А покажи фотку.
Я нашла последнюю, которую сделала на прошлой неделе. Кирилл аж присвистнул:
– Ни фига себе! Вот вырастет гроза девчонок. А на тебя совсем не похож. Разве что глаза.
– Да, в папашу удался, - я бросила телефон в сумку.
– Генетика на нем отдохнула. Правда, мой отец тоже блондином был.
– Был?
– Ну, вроде как, и есть. Не слышала, чтобы он умер. Мама с ним развелась, когда мне десять было. С тех пор виделись хорошо если раз пять. Он поляк, работал здесь. Потом уехал обратно в Польшу. Так что в Тимке адская смесь. Мой дедушка по матери грек, бабушка русская. Маму мою в девичестве звали София Венитиади. А тетя - Афина.
– Правда?
– Кирилл обнял меня за плечи.
– Я почему-то так и подумал. Про греков. Есть в тебе что-то такое. греческое. Не будешь смеяться?
– Буду, конечно. Говори.
– Подумал, что так должна была выглядеть Елена Троянская. Как ты.
– Пальцем в небо, - фыркнула я.
– Троя - это в Турции. Какие там греки?
– Ну и плевать. Все равно... Лен, а отец Тимы?
– нерешительно спросил он.
– Наполовину эстонец, - вот уж о ком мне не хотелось сейчас говорить, так это о Пашке.
– Да я не о том.
– Ааа. Отец Тимы изящно слился, когда узнал, что я беременна. С тех пор я его больше не видела. Хотя в свидетельство о рождении все-таки записала. Знаешь, есть такая формулировка: «со слов матери». Чтобы прочерк не ставить. Кого угодно можно записать, хоть папу римского. Но никаких прав не дает.
Кирилл ничего не сказал, и это было лучше, чем любые слова в утешение. Какое тут утешение, все уже произошло, давным-давно. Поэтому за молчание я была ему благодарна. Впрочем, оно оказалось недолгим, и разговор вдруг свернул в том направлении, которого я точно не ожидала.