Любовь побеждает все
Шрифт:
Я опять задумался. За два дня меня не убудет. Хуже всё равно не будет. Зато интересный спектакль посмотрю.
– Сходить на речку, искупнитесь, - прервал мой мыслительный процесс Сёмка.
– Точно! Давно я в речке не купался. Как называется?
– Ну, ты москвич даешь! – удивился Сёмка. – Цэ же Днепр! Сама велика река Украины. Рэвэ та стогнэ Днипр шырокый, - начал декламировать он.
– Понял. Тем более пойду. В Днепре я ещё никогда не купался.
Глава 3
Вода в реке была чистая, но тёмно-серая и ледяная. На глубине сильно сносило течением.
А тут парень с рассвета за копейки людей с того света вытаскивает, а о нём знают только в узком кругу родственников, кому он помог. Стоп!
А кому он помог? Никаких фактов у меня нет. Всё что мне говорил Сёмка можно услышать в окружении любого «мага». Надо по подробнее поговорить с матерью Сёмки, откуда взялся этот мальчик, а потом посмотрим. Она кстати голубцы обещала, а я после купания жутко проголодался.
В «Колыбе» хозяйки не было, но была Вера, её помощница.
– Доброго дня вам, - увидев меня, она приветливо заулыбалась.
– Наталья вам овощных голубчиков зробыла. Ось в духовочке томятся.
– Несите скорее, Вера. Я проголодался. Через пару минут девушка поставила передо мной большую тарелку горячих, дымящихся голубцов. Приятно запахло тушёными овощами.
– Вера, а можно у вас спросить?
– Да, шось не так? – она немного опешила.
– Нет, нет. Всё в порядке. Мне у вас очень нравится, и кормите вы очень вкусно, - успокоил я её, используя старый приём – чтобы расположить к себе, похвали человека. – Присядьте, пожалуйста. Я хочу спросить про Димитрия.
– А, - девушка сразу успокоилась и присела за мой стол.
– Скажите, Вера, откуда он приехал.
– Да ниоткуда, - неожиданно ответила она. – Вин у нас родывся. Вернише не в нас, а у Херсоне. Наша, Верка Лысак, его родила, царство ей небесное, - девушка перекрестилась.
– Сама помэрла при тых родах. И вин, кажуть мэртвым родывся. Врачи казалы в морге, аж тилькы через час ожил. Представляете? – она опять перекрестилась.
– От кого там Верка понэсла, нихто не знае. Тильки, мати у Верки давно померла, а у сели у неё одна титка Антонина, старая и осталася. Ось вона и взяла пацана, шоб дитё в детдоме не мучилося. Вы помитыли, шо вин босый ходыть?
– Да, заметил, - кивнул я.
– Цэ тому, шо его мати босую в том ноябре до роддому привэзли. Ось и вин николи обувь не носыть. Даже в зымку.
– А как же нашли эту тетку Антонину, если Верка умерла? – недоверчиво спросил я.
– Так у Верки при соби паспорт був. А там пропыска. Вона ж у Херсоне кимнату знимала. Тута у нас ни роботы ни мужиков. Ось и поехала.
– И потом что?
– Ну, шо потом, - девушка задумалась, припоминая те события.
– Мальчик той доходягой був, думалы, не выживэ. Усё Антонине рукой на цветок, якый на окне стояв, показував. Вона и пиднесла его до того цветку. Так он отломил, и увесь цветок изжевал дёснами, прям со стеблем. С того дня всю хворь у него як рукой зняло.
– И сколько же ему тогда было? – удивился я.
– Так месяца три, мабуть, и було. Потим и говорыты почав. И зразу як дорослый, предложениями. И пишов рано, ще до року.
– А лечить когда начал?
– Так з Антонины и почав. Вона тоди сыльно ревматизмом мучилася. Особенно в зымку. Так он ей поназывал яки-то травки, сказав, як зварыты. Видтоди у нэё ни разу спына не болела. Як молода ходыть. А ей вже за семьдесят! Я пытался оценить услышанное. Всё было очень похоже на разные местечковые легенды.
– А почему о нём никто не знает, не пишут, не снимают?
– А вин усих прогоняе. Приезжали декилька раз с камерами, так вин дома закрывся и никого не пустыв. Усем, каже, не поможешь. Здесь, каже, родывся, тут и помру.
– То есть ему деньги и слава не нужны?
– Ни. Вин каже, шо человек должен иметь стильки, скильки йому потрибно, шоб жити и займатыся своим дилом. Остальное, вин кажэ, для эго, - она посмотрела на тарелку с голубцами. – Так вы кушайте! Шо ж я, дура, забалакала вас, воны и остыли.
Я попробовал один голубец.
– Нет, нет, Вера. Они как раз тёплые, такие, как мне нужно, - успокоил я её.
– А что такое эго?
– Нэ знаю, я з ним сама не балакала. А цэ тётка Наталья так казала.
Когда выходил из «Колыбы», мимо, поднимая клубы пыли, пронеслись три чёрных джипа. Они ехали в сторону домика Димитрия. Я догнал их и припарковал свою машину в теньке под деревом, так, чтобы хорошо видеть двор.
Все три джипа остановились у двора знахаря. Из первого вышел крепкий мужчина в чёрном костюме и зашёл во двор. Быстро поговорил с Сёмкой и незаметно сунул ему зелёную купюру. Сёмка подошёл к какой-то женщине, которая ожидала своей очереди, что-то пошептал ей на ухо, и та закивала головой, соглашаясь. Когда от Димитрия вышла вчерашняя девушка с младенцем на руках, охранники вышли из всех трёх машин. Из второй, кто-то вышел и в плотном кольце охранников прошёл в дом. Лица разглядеть не удалось. Было только понятно, что это женщина и шла она очень медленно. Все охранники остались снаружи, а женщина вошла в дом.
Девушка с младенцем на руках стояла у своей палатки. Её мать счастливо рассматривала своего внука или внучку.
– Бачиш, дочка, и ночью вже спав спокийно, и днём не плакав, - говорила женщина.
– Ой, мамо, нэ знаю. Аж, не вирытся, шо вылечили.
– Вылечили, дочка, вылечили, - женщина крестила малыша.
Я подошёл к ним.
– Извините, я вижу, вам Димитрий помог? – почти шёпотом, чтобы не разбудить малыша, спросил я.
– Да, у Тёмочки «младенчик» був, - так же шепотом ответила мне женщина.
– Что врачи не справились?
– Врачи цэй «младенчик» нидэ не лечат. А у ребёнка судорогы. Всэ тило крутыть, пэрэкручуе. Орав сутками. Якшо цэ не вылечить, ребёнок чы помирае, чы эпилепсия. Мы уж куды его тилькы не возылы. Нихто не змиг помогти. А ось Димитрий за три дни вылечил. Храни его господи, - она повернулась и перекрестила его дом.
– Желаю малышу здоровья. И вам тоже, - тихо сказал я и пошёл в свою машину.
Примерно через сорок минут вышла та женщина и в кольце охранников вернулась к машине. Лица я опять не разглядел. Видимо охранники её для этого и закрывали. Все быстро сели в машины, и кортеж уехал, оставив после себя облако пыли.