Любовь под прицелом. Рикошет

Корк Ольга

– Нормально всё с твоим ненаглядным, оклемался. Кусается только.

Фыркаю, представив себе негодование парня, когда тот пришёл в себя, окружённый непонятно кем.

– А поговорить с ним можно?

– Не доверяешь? – хмыкает Шрам. – Его ребята увезли, я отстал от них, чтобы тебе позвонить.

– С ним точно всё нормально?

Не могу объяснить, почему мне было важно знать ответ на этот вопрос – просто я чувствовала внутри ноющую пустоту с тех пор, как его забрали из дома моего отца.

– Не переживай, твой парень –

боец, такие легко не сдаются.

После этих слов волнение слегка улеглось, и я откинулась на подушки.

– Спасибо, Шрам.

– Не за что, красотка, – слышу улыбку в его голосе. – Всё, наше время истекло, пора прощаться.

– Как думаешь, мы с ним сможем поговорить когда-нибудь? – интересуюсь с надеждой.

– Обещать ничего не могу, сама понимаешь. Но я попробую вам это устроить.

– Спасибо.

– Спокойной ночи, малышка.

– Спокойной ночи, – отвечаю, но в трубке уже стоит тишина.

Я прикрываю глаза, делая нечастые глубокие вдохи, чтобы почувствовать облегчение, и слова Шрама упрямо бьются изнутри о черепную коробку.

«Твой парень – боец», «Твой парень – боец», «Твой парень – боец», – словно мячик для пинг-понга, отскакивающий от стены. Шрам назвал Макса моим, а я даже ничего не возразила, будто была согласна с этим утверждением. Когда жертва начинает испытывать чувства к своему мучителю – это называют «стокгольмским синдромом»; а если ты начинаешь испытывать что-то к человеку, который собирался тебя убить, но вместо этого спас твою жизнь – какой поставить диагноз?

Тихий стук в дверь заставляет меня покрыться ледяными мурашками и сесть, прижав одеяло к груди, словно щит. Мне приходится прокашляться, потому что испуг в голосе ни с чем не спутать, а я не должна себя чувствовать так, будто что-то натворила.

– Войдите.

Дверь открывается, и в комнату проникает Артём; мне его лица не видно, потому что в комнате темно, а свет из коридора лишь подчёркивает эту темноту, но почему-то кажется, что парень расстроен.

– Разбудил? – тихо спрашивает.

Незаметно прячу телефон под подушку, прикрыв это действие одеялом.

– Я не спала.

Он подходит ближе, но складывалось впечатление, будто каждый шаг давался ему с трудом, и он заставлял себя подойти ко мне.

Что изменилось за те полчаса, что меня не было с ними?

– В чём дело? Что-то случилось? – взволнованно нарушаю тишину.

– Даже не знаю, – вздыхает и садится на край кровати; между нами буквально десять сантиметров пространства, и я повыше подтягиваю одеяло. – Могу я задать тебе вопрос?

– Конечно, – киваю.

– Если бы ты могла связаться с тем снайпером, и была уверена, что сможешь выйти на него... Ты бы сказала мне об этом, верно?

Это был один из тех вопросов, которые боишься услышать, и понимаешь, что придётся безбожно врать, если его однажды всё-таки зададут. Если бы я была уверена, что Максу плевать на мою жизнь или он попытается

закончить начатое, я бы сдала его сразу и без сомнений, но вся проблема в том, что, даже находясь на волосок от смерти, Макс пытался меня защитить, не думая о себе. И я буду чувствовать себя последней сволочью, если скажу Артёму правду и позволю выйти на его след.

– Если бы я была уверена в том, что мне угрожают, я бы сразу поделилась с тобой, – немного переиначиваю ответ.

Мне не хотелось врать, но и правду я сказать не могла, а такой ответ ложью не назовёшь.

Но Артём не собирался сдаваться – надо же, совсем как Макс.

– Я ведь спросил тебя не об этом, – как-то печально усмехается.

– Разве? – Я вскинула брови. – Ты задал этот вопрос не потому, что беспокоишься о моей безопасности? – Чувствуя, что должна как-то успокоить парня, я прикладываю ладонь к его щеке, и в кожу впиваются колючки трёхдневной щетины. – Думаю, в этом и есть весь смысл. Но в данный момент мне ничто не угрожает, поверь мне – только это и должно иметь значение.

Парень чуть поджимает губы и кивает, ненадолго прильнув к моей ладони, а после отводит взгляд, но на его лице я вижу разочарование. Либо он хотел услышать совсем не это, либо знает что-то, чего не знаю я, либо хотел, чтобы этого действительно было достаточно, но не было, и я не понимала, что хуже. Больше он ничего спрашивать не стал – просто молча вышел обратно, прикрыв за собой дверь, но этот тихий звук показался мне оглушающим, будто вместе с ним только что что-то прервалось. Я снова откидываюсь на подушки, вперив глаза в потолок и думая о том, что события в моей жизни завертелись, как колесо белки, и пытаюсь вспомнить, когда всё успело стать таким сложным.

Я бежала по лесу, чувствуя уже стёршееся из памяти ощущение страха. Лёгкие горели от нехватки кислорода, а сердце выносило рёбра, словно сошло с ума в провальной попытке угнаться за лёгкими. Проклятые деревья всё не кончались, и хотя за мной никто не гнался, я продолжала переставлять ноги на пределе своих возможностей, правда, скорости всё равно не хватало. Постепенно до меня доходит, что это просто сон, и всё закончится в тот момент, когда я проснусь.

Но проснуться не получалось.

Несмотря на то, что инстинкт самосохранения вопил на высоких нотах, я всё же остановилась, чтобы перевести дух. Стволы деревьев в неясном свете луны казались пугающими – да здесь вообще всё пугало, – но я повторяла про себя три слова, которые должны были помочь успокоиться.

Это просто сон.

Постепенно дыхание пришло в норму, но сердце не успокаивалось, продолжая нестись галопом, а нервы натянулись, как тетива. Я оборачиваюсь, чтобы осмотреться, и вскрикиваю, потому что вижу перед собой… Вадима. Я хорошо его знала на протяжении целых пяти лет: весёлый улыбчивый парень с шуткой на любой случай жизни, душа любой компании и просто обаятельный человек.