Любовь под прицелом. Рикошет
Шрифт:
Пока поднимался по лестнице, перепроверил в сообщении номер квартиры: мне нужна двести тринадцатая. За все шесть пролётов – лифт в доме не работал и, кажется, довольно давно – мне ни разу не попалась ни одна живая душа, как будто дом вымер. Пару раз Боб тревожно тявкнул, заставляя меня насторожиться, но я так ничего и не услышал. Возле нужной квартиры с отвалившейся от двери единицей остановился ещё раз, прислушиваясь к звукам по ту сторону; на лестничной клетке не было дверей, в чьи «глазки» можно было бы попасть, так что я не боялся показаться подозрительным.
Присев на корточки, я нашарил под прорезиненным ковриком ключ; замок поддался с первого раза, и вот мы с Бобом вошли в квартиру, пропахшую сыростью и старостью. Правда, дальше коридора пёс идти отказался, но я не мог винить его в этом:
Папка оказалась довольно тощей – раньше я получал более увесистую «почту»; это слегка обескураживало, но пару раз в моей практике случалось и такое, так что подозрений не возникло. Боб призывно заскулил из-за двери, прицокивая когтями по полустёртому линолеуму; оставаться здесь дольше я посчитал недальновидным, поэтому спрятал папку под курткой и вывел собаку обратно в подъезд. Детская площадка опустела, не считая всё тех же двоих подростков, и в этот раз я её обошёл по периметру, присматриваясь к редким прохожим.
Интересно, кто из них здесь не случайно?
Уже подходя к своему временному пристанищу, бросил взгляд на часы; я ещё успевал вернуть Боба обратно в прокат, но, скосив глаза в его сторону, понял, что пока не готов с ним расстаться. И не только потому, что он отличное прикрытие – мне было банально жалко пса, которого все отказывались лишь потому, что он «другой». Я знал это чувство – сам большую часть жизни получал только насмешки в спину и безнадёжные взмахи рукой; сначала от родителей, после их смерти – от воспитателей в детдоме и таких же отщепенцев, каким был я сам. В конце концов, мне надоело быть «запасным вариантом» и терпеть это наплевательское отношение, и меня поставили на учёт в КДН, потому что я научился давать сдачи. А после выпуска из приюта даже не рассматривал других вариантов, кроме как поступление в армию, потому что в груди внезапно кольнуло: таких моральных уродов среди «чужих» гораздо больше. А после жизнь дала мне удар под дых, и я решил, что нет смысла разделять людей на плохих и хороших: в каждом из нас хватало черноты. Однажды и я мог стать чьей-то мишенью, но с этой мыслью я давно свыкся, да и не было у меня стимула цепляться за свою жизнь.
После того, как одна мразь отняла у меня младшую сестру, в этой жизни для меня не осталось ничего ценного.
Заглянув в первый попавшийся магазин, который расположился на первом этаже в моём доме, я затарился для себя и своего нового друга; почуяв еду, Боб начал помахивать хвостом и вроде как повеселел. Мы вместе поднялись на нужный этаж, и снова пешком – здесь лифт ещё не запустили, видимо; первым делом я приоткрыл дверь, и в ладонь мне полетела оставленная утром в пазу спичка – значит, в моё отсутствие не было никаких незваных гостей. Но свободно выдохнул я только после того, как скрылся внутри и щёлкнул замком. Терьер, потянув носом воздух, свободно протрусил в комнату и распластался на диване; прикинув, куда бы отсыпать псу корма, я поделился с ним одноразовой тарелкой – благо, их целый набор. Пока Боб уплетал ужин, я позвонил в прокат собак и мило пообщался с Викой, время от времени поглядывая в окно – так спокойней. Девушка немало удивилась моим словам о том, что Боб отличный парень, и мы с «племянником» хотели бы провести с ним больше времени. Она пыталась напомнить мне, что в их правилах прописано время возвращения питомцев, но мы решили и этот вопрос, договорившись переоформить документы с проката пса для фотосессии на прокат для охраны квартиры. Главное условие, при котором кукла-Вика согласилась
После ужина рухнул на диван, как подкошенный: всё-таки, двое суток без сна – это не шутки; под подушкой привычно занял своё место ПМ, а в ногах умостился Боб.
На пару часов можно отключиться – главное, бдительность не терять.
Глава 3
Возвращение домой в этот раз было сродни походу на гильотину; даже мысль о том, что мы, возможно, спасли своей выходкой много жизней, не смягчала боль от потери друга. Бойцы из папиного отряда сделали ещё одну вылазку в тот район и доставили вчера вечером тело Вадима, но мне было настолько стыдно за это, что я не могла даже подойти к палатке, в которой находилось его тело. Проплакав большую часть ночи, я несколько раз порывалась позвонить Марине, но потом подумала, что такие вести лучше сообщать лично: возможно, я смогу разделить с ней её скорбь, и ей будет не так трудно и тяжело.
Утром следующего дня я первым делом полезла в почту, чтобы ещё раз перечитать то анонимное письмо, в котором говорилось про готовящийся теракт. Тогда, пару дней назад, оно показалось мне простой шуткой, так что я в первую очередь попросила знакомого программиста отследить, с какого адреса его отправили. Он провозился с ним часа два, если не больше, но отследить источник так и не смог. Я поверила информации, содержащейся в письме, безоговорочно: зачем так тщательно скрывать свою личность, если ты просто хочешь разыграть кого-то? Это далеко не первая анонимка, но прежде я с таким уровнем скрытности не сталкивалась – разве что на страницах детективный романов. Позже, когда мы с Вадимом, следуя по указанным координатам, наткнулись на ту хибару с боевиками, всё подтвердилось: вряд ли они там собрались попить чаю и поговорить о погоде. А теперь Вадима не стало, и я не была уверена, стоила ли игра свеч.
В отношении него и его семьи точно нет.
«Урал» камуфляжной расцветки доставил меня прямиком до железнодорожного вокзала, на котором ещё вчера утром мы с Вадимом смеялись и думали о том, как разнесём в пух и прах всех террористов разом. В итоге разнесли только нас, хотя у меня и получилось сохранить флешку с информацией. Но к моему вящему неудовольствию, в одиночестве меня не оставили: грозно глянув на меня напоследок, отец приставил ко мне пять человек. Ну, как человек... Это были, скорее, бетонные стены, затянутые в неприметные джинсы и свитера; причём они настолько мастерски сливались с толпой, что, не знай я наверняка каждого из них в лицо, ни за что бы не вычислила. В общем, отец был прав: это не те дети, которых у меня получалось обводить вокруг пальца. Провернуть такие же фокусы с этими ребятами у меня вряд ли получится, но в одиночку не очень-то и хотелось. Правда, среди них было одно лицо, которое пугало не так, как остальные.
В качестве одной из нянек папа оставил со мной... медика, перевязывавшего мне плечо.
Я нервно поправила одежду, чтобы скрыть своё немое возмущение, и потопала к своему вагону; надеюсь, им хватит ума не сесть рядом со мной, иначе я просто взорвусь. Проверив мой билет и документы, проводница впустила меня внутрь. Я с толикой любопытства скосила глаза в сторону моих телохранителей: интересно, как они будут выкручиваться? Не помню, чтобы отец покупал им билеты… Может, они поедут следом за поездом на машине? Или у них есть личный вертолёт?
Но к удивлению, всех пятерых свободно пропустили внутрь, и мои глаза полезли на лоб – с какой это стати?
Усевшись на своё место в электричке, я отвернулась к окну; чтобы не думать о своих няньках, попыталась отвлечься на то, что скажу Марине, когда переступлю порог её дома – если она меня впустит, конечно. Но погрузиться в тяжелые мысли мне не дал Лютый, нагло приземлив свою пятую точку на соседнее место и бесцеремонно потянувшись ко мне.
– Какого…
Я повернулась к нему, с возмущением отбивая руку. Но смутить этого парня оказалось не так уж и легко: он с легкостью проигнорировал и мой бешеный взгляд, и возмущённое сопение.