Любовь, похожая на смерть
Шрифт:
– Я… Я стою, – сказал он, продолжая пятиться в темноту. – Стою я…
Ловкими пальцами Ахмед застегнул пуговицу брюк. Один из ментов в нерешительности топтался на месте, второй сделал шаг вперед, поднял пистолет, сделал предупредительный выстрел.
– Я сказал: к стене. Слышал?
– Кто, я? – переспросил Ахмед, будто вокруг было много других людей. – Я слышал…
Дальнейшие события произошли так быстро, что Ахмед толком ничего не понял. На асфальт легла длинная человеческая тень. Милиционеры в недоумении оглянулись назад. Оттуда, со стороны улицы, ударила короткая автоматная очередь. Сержант Лошак
Одна из пуль, предназначенных милиционеру, чиркнула по ляжке Абаева. Приволакивая раненую ногу, Ахмед пропал в темноте. Несколько минут он ковылял по незнакомым дворам, падал, поднимался и медленно шел дальше. Наконец разорвал рубаху, перетянул раненую ногу матерчатым жгутом. И долго лежал в каком-то сквере под кустом боярышника, набирался сил, готовясь идти дальше. Дождевые капли падали на лицо, ночной холод пробирал до костей. Но в душе играла музыка. Кость не задета, рана пустяковая, даже боли не чувствуется. Заживет как на собаке.
А вот чудесное спасение от милиционеров, от тюремной камеры, от следствия и суда, а затем от пуль бандитов – это все равно что второе рождение. Такое случается один раз в жизни. И то не у каждого человека.
Он слизал с губ капли влаги, сел на мокрую землю, уже хотел встать. Но тут вспомнил огромного детину в плаще, с автоматом в руках. И передернул плечами – то ли от страха, то ли от холода. А вдруг тот амбал все же заметил Ахмеда в темноте арки? Вдруг запомнил несчастного строителя? Нет, не может такого быть. Слишком уж темная ночь, да и льет как из ведра.
Ахмед с трудом поднялся и, припадая на раненую ногу, медленно пошел дальше.
Глава 2
Ранним утром майор милиции Юрий Девяткин приехал на место происшествия на оранжевом «Форде». Он надеялся, что его новая машина, особенно ее вызывающе-яркий желтый цвет и спортивные спойлеры произведут должное впечатление на коллег, но все вышло иначе. Девяткин опоздал, потому что простоял в пробке более часа. То место, где удалось припарковаться, было закрыто от взглядов деревьями и кустами. Чувствуя, что настроение безнадежно испорчено, Девяткин перешел дорогу, углубился в парк и, показав служебное удостоверение милиционерам, стоявшим в оцеплении, наконец дошагал до места.
Труп женщины лежал на широком газоне, заросшем травой, поникшей от ночного дождя. Справа, насколько хватало взгляда, тянулся забор из железных прутьев, отделявший территорию Академии ветеринарной медицины от тротуара и жилых домов. В ранний утренний час здесь, в старом парке, окружавшем академию, случайных прохожих почти не было. Только за дальними деревьями топтался мужчина, выгуливавший собаку. И еще старуха в длинном, теплом не по погоде пальто стояла на пустой дороге, проходящей через весь парк. Она тихо разговаривала сама с собой, механически кивала и поглядывала на милиционеров.
Девяткин поздоровался с молодым и румяным фотографом. Потряс руку седовласого сутулого человека в поношенном костюме и очках с толстыми стеклами, эксперта-криминалиста Усова, которого свои называли просто: дядя Вася.
– Ну что, видел, как «Спартак» разделал твое «Динамо»? – спросил Девяткин эксперта. – Под орех. Просто втоптал в газон. Да, дядя Вася… После такого поражения уважающий себя тренер подал бы в отставку. Или просто удавился в раздевалке. Прямо на стадионе.
– Ты, Юра, кажется, настроен только глупости болтать, – на щеках Усова неожиданно проступил румянец, будто ему надавали пощечин.
– А что тут глупого? – удивился Девяткин. – Мы бы с тобой выехали на место происшествия. Осмотрели хладный труп тренера. И заявили болельщикам и корреспондентам с телевидения, что его смерть – ненасильственная. Сам на себя руки наложил. Потому что совесть замучила. Хотя… Кого в наше время мучает совесть? За всю страну, конечно, не скажу. Но в Москве уж точно – никого.
Девяткин присел на корточки возле тела, заглянул в полуоткрытый рот, шариковой ручкой сдвинул с места распухший синюшный язык. Увидел в полости рта сломанный зуб, пятый верхний, и темные, почти черные, сгустки крови. Он согнул в локте руку женщины, затем отпустил и стал смотреть, как рука сама разгибается. Наступило трупное окоченение – значит, со времени смерти прошло не менее четырех-пяти часов. Вероятно, женщину ударили чем-то тяжелым по затылку, оттащили сюда…
– Вчерашний матч – непоказательный футбол, – сказал Усов. – Все три гола – случайность. Наш вратарь вышел с травмой. Центральный защитник только второй раз выступал в основном составе…
Эксперт поморщился, давая понять, что разговор о поражении «Динамо» бередит больную душу старого футбольного фаната. А собеседник прекрасно знает об этой душевной травме, но нарочно сыплет соль на рану. Кажется, Девяткин и на место происшествия приехал, чтобы потрепаться о футболе и позлить своего всегдашнего оппонента. А Усов слыл среди милиционеров великим футбольным специалистом.
– Один гол – случайность, а три – уже закономерность, – парировал Девяткин. – Так-то, старина…
– Когда «Спартак» торчал в глубокой заднице, я не злобствовал, – Усов протер запотевшие стекла очков. – А ты изгаляешься… Кстати, «Динамо» – милицейский клуб, наш ведомственный. А ты почему-то болеешь за «Спартак», который…
– Я болею за хороший футбол, – ответил Девяткин. – А не за ведомственные интересы.
Прищурившись, он окинул взглядом фигуру женщины. На вид лет двадцать пять, овальное лицо, светлые волосы до плеч. Длинные ноги, красивая фигура – спортивная и в то же время женственная. Короткий плащ распахнут, платье разорвано на груди, подол задран так высоко, что видны светлые трусики. На ногах серые туфли с лаковым верхом, правый каблук сломан.
При жизни эту барышню наверняка называли красавицей. Теперь от былой красоты мало что осталось. Лицо разбито, на пухлых чувственных губах запеклась кровь. Девяткин потрогал нос и убедился, что тот сломан в основании. Просунул руку под голову, ощупал затылок и почувствовал, как, тихо потрескивая, движется под кончиками пальцев раздробленная ударом затылочная кость.
– Не обижайся, дядя Вася, – сказал он. – Я не о том толкую, что «Динамо» проиграло. С каждой командой может такое случиться. Просто проигрыш – безвольный. Принесли победу на блюдечке, отдали… И еще спасибо сказали.